Исповедь гипнотизера

В. Л.

Зачем вам пишу? Не знаю. Захотелось поговорить, причуда, а у меня правило: ни от одной из причуд не отказываться, так что уж потерпите.

Видели ли вы когда-нибудь Любопытного?

Мне 79 лет. Не очень почтенный старец. Не отпустил бороды. Стригу по-спортивному свои два с половиной волоса. Не сгибаюсь. Это очень просто: сон без подушки, два-три упражнения ежедневно, воображая, что поднимаешься по канату, заброшенному в бесконечность.

Не получаю пенсии, чтобы поменьше есть и побольше работать. Работаю, чтобы не участвовать в общественной старости. Для этого же запретил себе погружаться в былое и думы. Видели ли вы когда-нибудь старичка, порхающего как мотылек?

Я почтальон. Разношу телеграммы и бандероли, порхаю со своей палочкой, благо один любимый сустав еще не отказывает. Обожаю сломанные лифты. А раньше я был, кажется, кем-то вроде вас, не помню точно, забыл.

На что ни посмотрю, все интересно и все смешно. «Впал в детство», — подумали вы. Может быть. Ничего не знаю. Ничего нет, кроме незначительной практики собственного существования. Кому это нужно? Мне меньше всех. Маленький опыт внимательного бесстрашия, может быть, что-то значит, но не знаю еще, что ждет меня за порогом, что же там такое, за этой замочной скважиной. Может быть, тоже смешно.

Я давно уже потерял границу между ближним и дальним. Меня, кажется, кое-кто любит, я люблю почти всех, вы догадываетесь, как это утомительно. И я все-таки не такой болван, чтобы не понимать, что вечная жизнь в этом совершеннейшем из миров была бы пыткой, достойной Нобелевской премии по садизму. Глупое любопытство: «а что здесь еще покажут?» — мешает уволиться. (Да вдруг окажется, что только в запас.)

Что еще вам сообщить? Личная старость — прелестный возраст. Удивительная свобода. Если сохраняешь воображение, можно все себе позволять. Чем больше немощей и болезней, тем скорее пройдут. Совсем близко предел Тишины. Это и всегда было близко, только отворачивался. Ну а теперь поворачивают: хватит, хватит валять дурака.

Кстати, простите за любопытство — верны ли слухи, что вы померли?

В любом случае эти позывные вас ни к чему не обязывают. (.)

Поздним вечером, чаще всего поздним вечером, где-нибудь в перелеске, подальше от запаха человечьего, или где-нибудь на берегу, где с тобой мы бывали, а ветер приметы стер, я развожу костер. Письма старые жгу.

Старые письма, открытки старые с чудесами чистописания, словно мумии сухопарые рассыпаются от касания.

Письма старые, старые письма, они старыми были, когда и не родились мы.

Да и много ли времени нужно, скажи на милость, чтобы дерево высохло и надломилось, чтобы взять да и постареть, а потом…

Старые письма, как люди старые, одеваются по-осеннему. Старые письма, как песни старые, забываются, но не всеми.

Письма старые жгу.

Как много их.

Я сначала сижу, не трогая, жду, не двигаясь, не выплескивая из рюкзака.

Я костер развожу сперва мысленно, чтобы не заплясала рука…