Исповедь гипнотизера

Те же, у коих голос беспрестанно возвышается, когда они говорят, бывают вспыльчивы, сердиты, смелы и толсты».

И наконец, о верчении головой:

«Кто вертит головою во все стороны, тот совершенный дурак, глупец, суетный, лживый плут, занятый собою, изменчивый, медлительного рассудка, развратного ума, посредственных способностей, довольно щедрый и находит большое удовольствие вымышлять и утверждать политические и светские новости».

Прервемся на этом шедевре. Совершенный дурак, глупец, развратного ума…

Этим, конечно, и не пахло в трудах эстетичного пастора — он был на уровне века, все у него было изысканно и парадоксально.

Ямка, раздваивающая узкий подбородок, который выступает вперед «каблуком», свидетельствует об особой живости и сатирической злости ума при благородстве души; такая же ямка на подбородке широком и скошенном — верный признак двуличия и порочных наклонностей. Сильно набухающая Y-образная вена на лбу, линия которого в профиль совершенно пряма, говорит о страшной свирепости в сочетании с хитростью и ограниченностью (римский император Калигула). Однако если такая вена пересекает лоб закругленный, с хорошо выраженными надбровьями, то это знак необычайных дарований и страстной любви к добру.

Гениальность Ньютона физиономически выразилась в строго горизонтальных, очень низких бровях; тонкий поэтический вкус Гёте — в очертаниях кончика носа.

Вчитываясь и всматриваясь в изящные иллюстрации, вы начинали этому верить! Как ни язвительны были критики, они ничего не могли противопоставить популярности Лафатера. Жадная толпа желавших узнать истину о себе и ближних все увеличивалась, и, удовлетворяя ее, пастор все более изощрялся.

Самым яростным критиком был Лихтенберг, физик, философ и эссеист, умнейший человек своего времени. Этот убежденный материалист написал целую диссертацию, опровергающую физиономику. Тезис «внешность обманчива» получил в ней до сих пор не превзойденное обоснование. Лафатер обвинялся в том, что в носах писателей он видит больше, чем в их произведениях; что если следовать его теории, то преступников следует вешать до совершения преступления. «Если ты встречаешь человека с уродливой, противной тебе физиономией, не считай его, ради бога, порочным, не удостоверившись в этом!»

Патер отвечал кротко и обтекаемо; он выбрал испытанный способ полемики: соглашаться с доводами оппонента. Да, внешность обманчива, но в этом и состоит волнующая деликатность предмета, это и требует для проникновения в душу, закрытую за семью печатями, божественного чутья. Прирожденный физиономист наделен даром осмысливать скрытое знание чувства.

Его истинная стихия начинается там, где кончается очевидное, где под масками и мимикрией идет тончайшая игра глубоких подтекстов. Его не проведет даже тот знаменитый дипломат, о котором писали, что, если его ударят сзади ногою, собеседник не приметит в лице ни малейшего движения; под строгой миной вельможи он узрит беспомощного супруга и растерянного отца.

Поклонники боготворили Лафатера, считали его провидцем. Граф Калиостро, величайший шарлатан Европы, боялся его: возможно, видел в нем конкурента, а может быть, опасался разоблачения: физиономия у него самого была варварская. Лафатер искал встречи, но Калиостро невежливо уклонялся: «Если из нас двоих вы более образованны, то я вам не нужен, а если более образован я, то вы не нужны мне». Лафатер не обиделся и написал Калиостро письмо, в котором просил разъяснить, хотя бы письменно, каким путем тот приобрел свои чудовищные познания. В ответ была получена записка: «In herbis, in verbis, in lapidibus» — знаменитая фраза: «В траве, в слове, в камне», которой авантюрист пользовался в трудных случаях жизни.

Лишь один человек вскоре после смерти Лафатера своей громкой известностью едва не затмил его имя.

2. Движения в органе самолюбия

Сын венского торговца Франц Галль, честолюбивый, глубокомысленный и наблюдательный отрок, заметил, что у двух его однокашников, отличавшихся особой легкостью запоминания, были выпуклые глаза.