Исповедь хироманта. Жизнь как чудо

«Прости, Господи, за дерзость! Прости, что усомнился в Твоей Сущности. И помянул тебя всуе!»

Вы можете сказать — пустяк, померещилось. Но знаете, померещилось очень внятно. Пробило до душевной дрожи.

Больше единых проездных я не покупал. И по пустякам Господа не беспокою. И вообще не беспокою. Зачем Его беспокоить? Господь всеведущ.

Господь думает о нас. Но Он не думает за нас. И чаще за Божий замысел мы принимаем собственный вымысел. Так выгоднее оправдать свои слабости.

Белый Колодезь

В деревне Бог ответ не по углам, как думают насмешники, а всюду.

И. Бродский

Следующий мистический опыт я приобрел в селе Белый Колодезь, куда был брошен Судьбой и Орловским облздравотделом возглавлять местную участковую больницу после окончания клинической ординатуры по терапии.

Колпнянский (как звучит!) район Орловской области, где и находилась Белоколодезьская УБ, был (и остается) глубочайшей дырой между Орлом и Курском. Причем до Курска ближе. Но дорог не было (и сейчас, наверное, нет) — ни в ту, ни в другую сторону.

А в штате больницы и, соответственно, в моем подчинении, помимо прочих, был конюх. На вызовы я ездил на лошади, на случайных машинах и даже один раз на гусеничном тракторе.

Я хорошо был принят персоналом и подружился с видавшей виды, добрейшей, полноватой фельдшерицей Тамарой Ивановной, скорее годившейся мне в матери, чем в мои заместители. Начальный практический опыт я приобретал с ее помощью.

О первый врачебный опыт! Ты незабываем, как и первая любовь.

Белый Колодезь — довольно большое село, вытянутое вдоль запруженного ручья. Когда-то здесь была помещичья усадьба известного художника Ильи Шварца, от которой сохранились лишь двухэтажные людские, конюшни из красного кирпича да фамильный склеп, находящийся в небольшом парке-дендрарии. Разросшиеся деревья парка создавали густую, непроницаемую для солнца крону. Трава у их подножий не росла, парк был темен, и вороны гостили в полуразрушенном склепе.

На другом конце села жила знахарка — как ее звали местные, бабка Евдокия. Ранее она имела авторитет и клиентуру, сейчас старость, склероз и ревматизм. Лет ей было под восемьдесят. Моя фельдшер, Тамара Ивановна, начавшая лечить местных жителей еще до моего рождения и делившаяся со мной опытом и рассказами из жизни поселян, отзывалась о знахарке весьма уважительно: «Ну, если мается кто от болезни и доктора в районе или в области не помогают, то Евдокия может отчитать или травку дать. К ней даже из Курска приезжают. Но сейчас стара стала. Сила не та».

— Доктор, поедете на вызов к Горелову-мальчонке, гак зайдите заодно к Евдокии, — сказала однажды Тамара Ивановна. — Жаловалась старая на простуду.

Собственно, я давно ждал этого приглашения.

Старая низкая изба, крытая почерневшей от времени соломой, стояла у самого ручья. Кусты калины, сирень. Бурьян.

Стукнув о дверь железным кольцом, служившим одновременно и ручкой, и отерев с сапог октябрьскую грязь, я вошел в сени. На стенах висели пучки трав. Некоторые были уже совсем ветхие. Другие явно летошние. Открыв вторую, обитую пестрой клеенкой дверь, я вошел в чистенькую и чрезвычайно бедную обстановкой горницу. В красном углу находился иконостас. Бумажные иконы. Лампадка. Засохшие букетики.

Евдокия лежала одетой на железной кровати. Еще одна женщина, чуть помоложе, встала мне навстречу.

Пожелав мира сему дому и сняв пальто, я приступил к осмотру. Хронический бронхит в стадии обострения — таков был диагноз. Сделал укол смеси анальгина с димедролом. Достал пару упаковок каких-то таблеток.

— Что попить из травок, вы, наверное, знаете лучше меня, — закончил я лечебно-диагностическую процедуру.

— Спасибо, доктор! Хотите чаю? Какой будете, магазинный или из трав?

За горячим травяным чаем, в котором я уловил вкус чабреца, мне было предложено погадать. Ведунья долго смотрела мою руку сквозь толстые стекла очков. Затем достала затрепанную колоду самых обычных карт и стала пророчествовать. Предсказание было коротким, и я запомнил, что скоро уеду из села, буду жить в Москве, стану известен, женат, возможно, дважды. И что мне надо бояться вечерней дороги.

Общение со знахаркой показалось будничным, но, возвращаясь домой, я улыбался — скоро моя ссылка должна кончиться. Я не стал рассказывать о предсказании Тамаре Ивановне, и первая часть его исполнилась достаточно быстро: я был переведен в другую больницу через три месяца. В дальнейшем сбылись и другие предсказания.

Когда я покинул гостеприимную хозяйку, уже смеркалось. Небо затянули тучи, и усилившийся ветер предвещал холодный, обложной октябрьский дождь. Я поспешил домой. Скользя под ногами, дорожная глина налипала на сапоги, еще более затрудняя путь. Когда очередной порыв бокового ветра едва не опрокинул меня в дорожную колею, дерзкая мысль пришла мне в голову.

Я оборотился в его сторону и прокричал: «Дуй ветер, дуй, пока не лопнут щеки! Какой я мельник? Я — ворон!» (Шекспир). Затем добавил: «Неси меня, ветер, домой! И никакого дождя!» — и повернулся к ветру спиной.