Исповедь куртизанки

Когда при первых лучах рассвета начался штурм, мы уже трудились не покладая рук. Я разбудил слуг еще до восхода солнца, и госпожа велела им накрыть большой стол в Золотой комнате, приказав повару забить самых откормленных свиней и начать подготовку к такому пиршеству, какое мы обычно закатывали для кардиналов или банкиров. Невзирая на протестующий ропот, авторитет ее был таков – или, возможно, сказалось их отчаяние, – что любой план сулил утешение и внушал спокойствие, пусть он даже и выглядел совершенно бессмысленным.

К тому времени особняк уже лишился наиболее нарочитых и демонстративных символов своего богатства: огромные вазы из агата, серебряная столовая утварь, блюда из майолики, позолоченные хрустальные бокалы муранского стекла, равно как и лучшее постельное и столовое белье были припрятаны три или четыре дня назад: их завернули сперва в вышитые атласные драпировки, затем – в тяжелые фламандские гобелены, и уложили в два сундука. Меньший из них был так искусно украшен позолотой и инкрустациями, что его вновь пришлось завернуть в мешковину, дабы уберечь от сырости. Понадобились объединенные усилия повара, мальчишки-конюха и обоих близнецов, чтобы выволочь сундуки во двор, где под каменными плитами близ отхожего места для слуг была выкопана яма. Когда же они были погребены в земле и покрыты свежим слоем фекалий (страх – прекрасное слабительное), мы выпустили пять свиней, купленных несколькими днями ранее по непомерно взлетевшей цене, и они принялись рыться в земле и валяться в грязи, похрюкивая от восторга, как умеют только свиньи.

Теперь, когда все следы ценных вещей исчезли, госпожа взяла свое роскошное ожерелье – то самое, которое надевала на прием в особняке Строцци, там, где комнаты освещались свечами, воткнутыми меж ребер скелетов, а вино, как уверяли впоследствии многие, было таким же сочным и густым, как кровь, – и раздала каждому слуге по две крупных жемчужины. Оставшиеся, заявила она им, будут разделены между ними, если сундуки останутся нетронутыми после того, как минует худшее. Верность – это качество, которое стоит дорого, когда наступают кровавые времена, и в качестве госпожи и хозяйки Фьяметту Бьянчини любили ничуть не меньше, чем боялись; таким вот способом она ловко настроила своих людей как против себя самой, так и друг против друга. Что же до того, где она спрятала остальные свои драгоценности, то этого она не открыла никому.

После всего этого мы остались в скромном небогатом домике с недорогим орнаментом, двумя лютнями, статуэткой Мадонны в спальне и деревянной панелью с чувственными нимфами в приемной, то есть украшениями, вполне соответствующими ее сомнительному роду занятий, но без малейшего намека на излишества, которыми грешили многие палаццо наших соседей. В общем, спустя несколько часов, когда огромный город пробудился под звон церковных колоколов, которые, такое впечатление, старались перекричать друг друга, сообщая нам о том, что наша оборона рухнула, единственным запахом, исходившим из нашего дома, стал аромат поросенка, медленно жарящегося в собственном соку.

Те, кто выжил, чтобы поведать о случившемся, с благоговейным ужасом рассказывали о первом проломе в стенах; о том, как сражение становилось все яростнее по мере того, как день вступал в свои права, а с болот, раскинувшихся позади позиций неприятельской армии, стал наползать туман, густой и мрачный, словно мясной бульон. Он поглотил сосредотачивающиеся для штурма войска, так что наши защитники не могли даже толком прицелиться, пока, подобно армии призраков, враги с ревом не вынырнули из тумана и не атаковали нас. После этого то мужество, что еще у нас оставалось, не могло устоять против их численного превосходства. Дабы подсластить горькую пилюлю, мы все-таки урвали у них недурную добычу, когда выстрел из аркебузы проделал дыру размером с дароносицу в груди их предводителя, великого Карла де Бурбона. Впоследствии золотых дел мастер Бенвенуто Челлини налево и направо похвалялся своей меткостью. Впрочем, он недаром пользовался репутацией прожженного лжеца. Его послушать, – а он никогда не отказывал себе в удовольствии выставить напоказ собственные достоинства, причем как в особняках знати, так и в тавернах трущоб, – так он чуть ли не в одиночку оборонял город. Следовательно, и винить следует его одного, поскольку в отсутствие вождя некому было остановить кровавое безумие неприятеля. Сквозь тот самый первый пролом в стене они хлынули в город и растеклись по нему, как тараканы. Если бы мосты через Тибр были разрушены, как советовал командующий обороной де Чери, мы могли бы запереть их в Трастевере и удерживать там достаточно долго, чтобы перегруппироваться в некое подобие оборонительных порядков. Но Рим предпочел негу и комфорт здравому смыслу, и с падением Понте-Систо (каковое случилось очень быстро) уже ничто не могло остановить армию вторжения.

Итак, на шестой день мая месяца в 1527 году от рождества Господа нашего началось второе разграбление Рима.