Исповедь Мотылька (СИ)

Сколько их уже было? Врачей, обещающих беременность, каких-то чудодейственных курсов, чаев из трав, собранных под сортиром какого-то провидца. Множество. Я сбился со счета. И каждый раз все заканчивалось одинаково: отсутствием результата и затяжной депрессией Ирины, из которой мне приходилось ее вытаскивать — фигурально — заново втрахивая желание жить.

Первое время я почему-то тоже поддавался ее оптимизму и, каким бы ни был скептиком, верил, что все возможно, даже чудо. Потом оказалось, что ее неудачи били рикошетом и по мне: сразу вспоминалась Аня и ее слезы, и тот день, когда для нас все оказалось… кончено окончательно.

Так что сейчас уже не трачу ресурсы на поддержку очередной иллюзии.

И не чувствую себя скотом, отговаривая ее и грубо вытаптывая цветник ростков надежды. Лучше сразу, пока еще не пустили корни слишком глубоко.

Но в этот раз Ирина уже крепко на крючке, потому что пропускает мою колкость мимо ушей и даже улыбается, как будто я сказал, что готов стать крестным ее будущего ребенка.

— Олег… — Она смотрит вслед смешно ковыляющему малышу. — Ты же знаешь, что у меня осталось всего две возможности: ЭКО или…

— Заканчивай, — говорю сквозь зубы, потому что прекрасно знаю, о каком втором варианте идет речь.

А ведь когда-то она клялась, что не будет даже думать об этом, после того, что случилось у нас с Аней.

— Да, Олег, суррогатное материнство.

Я все-таки поднимаюсь, протягиваю Ирине свой пиджак, потому что ее заметно знобит, хоть сегодня на удивление теплый майский вечер. Она накидывает его на плечи и подстраивается под мой шаг. Только спустя минуту просит не маршировать, словно на плацу. Замедляюсь, даю нам обоим мысленно перевести дыхание.

— Олег, я хочу попробовать выносить самостоятельно.

Я бы очень хотел ее поддержать.

Но не могу. Потому что Ирина уже проходила через ЭКО. Дважды.

Я не очень разбираюсь в тонкостях процесса, но кое-что Аня рассказывала, еще когда мы с ней вместе пытались пройти через все это в надежде стать родителями собственного малыша.

У Ани хотя бы получалось забеременеть, хоть обе ее попытки закончились выкидышами на сроке до двух месяцев.

Ирина, насколько я помню из ее рассказов, не удалось даже даже это.

И вот, она планирует снова.

В тридцать девять лет.

Не буду я подыгрывать этому дерьму. Потому что последняя ее попытка стать матерью закончилась двухмесячным профилакторием, где ее буквально напичкали транквилизаторами и успокоительными, иначе она просто не воспринимала окружающий мир.

— Ир, ты правда думаешь, что сможешь выносить?

— Умеешь ты вдохновить, — болезненно смеется она.

— Я не собираюсь вдохновлять тебя на глупости, — резко рублю с плеча. — Если ты пришла искать поддержку в очередном издевательстве над собой — ты ошиблась адресом.

Она мне дорога. Не как женщина, которую люблю, и даже не как сестра моей погибшей жены. Просто как человек, с которым мы через многое прошли и многое пережили. Если нужно быть жестоким, чтобы разбить ее розовые очки и спасти — я буду. Без зазрения совести.

— Мне нужен ребенок, — с надорванным вздохом, совсем не приукрашая тяжелые болезненные эмоции, говорит Ирина. — Я не хочу жить сама. Не хочу возвращаться в квартиру, где нет никого. Не хочу быть одной из тех старух, которые даже на Новый год не ждут звонка.

— Усынови ребенка, — тут же предлагаю я. — Любого, Ир! Ты же общаешься с врачами, ты знаешь их чуть ли не по именам. Уверен, это не будет проблемой.

Понимаю, что это звучит ужасно, даже просто в моих мыслях, но, если бы это сделало ее счастливой — я бы купил ей младенца. Даже незаконным способом. Мало ли на рынке таких молодых мамаш, которые рожают в шестнадцать, но с подачи ушлых «бабушек» пристраивают младенцев в нуждающиеся руки. За баснословные суммы, само собой, но желающих достаточно.

— Мне не нужен чужой ребенок, Олег. — Ирина тоже переходит на резкий тон, хоть мы все еще гуляем вразвалочку, прогулочным шагом. — Я хочу своего. Считай, что эгоистка — мне все равно. Но я не смогу полюбить ребенка, в котором нет ни капли моей крови. Просто… не смогу.

Я словно одним махом возвращаюсь в прошлое.

Как будто это говорит не Ирина, а моя Аня — заплаканная, замученная, раздраженная, вывернутая нервами наружу. Сидит на кухне в обнимку с бутылкой коньяка, хоть ей категорически нельзя, напивается и плачет: «Я хочу нашего ребенка, Олег, твоего и моего, похожего на нас!»

Тогда была наша первая попытка ЭКО.

Мы были уверены, что все получится. Потому что оба хотели стать родителями и потому что, несмотря на диагноз, делали все, что говорили врачи — и их прогнозы были «положительными». Тогда я хватался за каждое слово надежды и помогал Ане держаться.

Потому что верил — для нас случится чудо.

Чуда не случилось.

Эмбрион прижился, но на шестой неделе беременности что-то пошло не так.

И Аня ушла в жесткий штопор.

Только тогда я понял, какую ошибку совершил, подпитывая ее надежду, не позаботившись даже о крохотном островке здравого смысла, за который она ухватилась бы, словно за плот, чтобы не утонуть в горе.