Исповедь на тему времени

Луна, эта пленница Земли, освещала беглецу путь, степной репейник помогал ускользнуть от погони, а высыпавшие звёзды привели в Бахчисарай. И голову мирзы, не сумевшего опровергнуть письма, которое принёс неграмотный Кудеяр, вздёрнули на пику. Хан умел быть благодарным, и его гостеприимство не знало границ. Всякий, оказавшись на месте его спасителя, утонул бы в роскоши. Всякий, но не Кудеяр. Несколько лет минуло для него в написании челобитных. Он молил о возвращении. О нём точно забыли. Но ему вместо браги так и не стал привычен кальян, вместо бахчей ему снилось жнивьё, и слышался колокольный звон вместо пения муэдзинов. И однажды он пожаловался хану. Тот предложил ему гарем и место посланника в Литве. Кудеяр предпочёл родину. Потому что родина, как и любовь, — одна. Поражённый хан приказал грузить золотом арабского скакуна. «Ворота Крыма для тебя всегда распахнуты», — простился он с Кудеяром, когда, ступив на Муравский шлях, скакун повёз того навстречу судьбе. И очень скоро караван-сараи сменились трактирами, халаты — зипунами, а кипарисы — берёзами. Вместе с холодами Кудеяра окружило запустение, разбойничьи шайки и дурные вести: его поместье отобрали, жена томилась в монастыре. В каком? Про то ведали лишь царь да Бог. На Руси всюду рыскали чёрные всадники с мётлами и собачьими головами. Они выметали и выгрызали измену. Страна переживала опричнину, на улицах не убирали трупов. После доноса предоставлялся выбор — кол, виселица или плаха.

Безумный владыка не расставался с посохом, которым стучал в такт кудеяровым поклонам. «А ты исправно услужил моему заклятому врагу», — выслушав бесхитростный рассказ, нахмурил он брови. И наложил на Кудеяра три испытания. «Поглядим тогда, любишь ли ты царя больше отца родного». «Я же сирота», — склонив голову, думал богатырь.

Своими пудовыми кулаками — так забавы ради велел царь — Кудеяр расправился с пленными ливонцами.

Их было больше дюжины, их вывели во двор, пообещав свободу, и, радуясь, они молились за великодушного царя. С благодарностью на устах они и отправились на небо — их проворный палач, как мог, облегчил им муки.

Обманом умертвить беззащитных единоверцев было неслыханно. «Ради жены», — успокаивал себя Кудеяр.

Грубые руки воина, готовые исполнить чужой приказ, задушили и мать опального боярина. Когда хрустнула шея, Кудеяр отвернулся, чтобы не выдать душевную боль. «Узнать бы только, в каком она монастыре!»

Осталось последнее испытание. Его привели в избу, в которой сказочными кушаньями был убран стол. Опричники, смеясь, велели потчеваться. А над столом на крюке, вбитом в потолок, качался труп его несчастной жены. «Ну что, Кудеяр, любишь ли ты и теперь царя больше отца родного?» Сквозь туман он разглядел ухмылявшегося владыку. В отчаянии бросился на окружавших его опричников, но в шаге от него надломились подпиленные половицы. Проваливаясь, Кудеяр услышал взрыв хохота.

«Сдохни аки пёс, смерд», — вынесли ему приговор.

Так и сгнили бы в погребе его кости, если бы не крымский посол. Хитростью извлёк его оттуда неделю спустя, седого, как лунь. И новая ждала его мука. Горькое одиночество в холодном мире, где не было любви. И опять живой водой для него стала месть, превратившая его в разбойничьего атамана. Ни перехожего калику, пища которого — чёрствый хлеб, ни богомольца, одежда которого — латаное-перелатаное рубище, ни почерневшей от работы крестьянки не щадил Кудеяр. Его окаменевшее сердце не ведало жалости. «Много разбойники пролили крови честных христиан». Ни купеческим пищалям, ни монашеским слезам не остановить Кудеяра, который шёл путём ненависти. Долго донимала всех кудеярова ватага. Дыба и топор плакали по разбойникам, да больно ловки были. Наконец, опричное войско Алексея Басманова разбило их у лесного озера. Вместе с клеймом палача их настиг Божий гнев и кара царя.

Кудеяра, однако, упустили[22]

.

В дырявом кафтане, с тугим луком за спиной, он, проклиная отечество, прячась днём в волчьих норах, а ночами крадучись, точно кошка, пробирался в Крым.

И южный деспот оказался к нему милостивее северного. «Что дал тебе христианский закон? — спрашивал он, прогуливаясь среди благоухающих роз. — Прими ислам».

И Кудеяр, надев чалму, обрёл кров у моря, где на берегу ютились мазанки, где женщины носили чадру, а в мечети по пятницам совершали намаз.