Исповедь послушницы (сборник)

– Ах, вот оно что! Я говорил вам, что плоть дана нам совсем не напрасно, и умерщвлять ее вне всякой меры нельзя – это не приводит к добру. Вы добились только того, что ваши вполне естественные желания проснулись слишком поздно. Над вашей душой в юности совершили насилие, а теперь вы истязаете себя сами. Разберитесь в своих чувствах, иначе вас замучат сны. Не вините себя понапрасну. Я вас понимаю, – аббат вздохнул, – вы встретили девушку, и она вам понравилась, даже больше – вы возжелали ее. Повторяю, это вполне естественно. Я тоже не избежал подобных терзаний, был грешен и стал мудрым, возможно, лишь потому, что мне много лет. Хотя чаще мне кажется, что я глуп, как баран. Вы преодолеете это, Рамон. Вам будет больно и горько, я знаю… А теперь сядьте. Честно говоря, на самом деле мне хотелось побеседовать с вами не о ваших снах, а о куда более серьезных вещах. Вы наверняка не знаете о том, что происходит в городе!

– Пожалуй, нет.

– Позавчера были разгромлены две католические церкви, после чего в них состоялись кальвинистские проповеди. А до этого народ не допустил сожжения на площади двух еретиков, закидав камнями и солдат, и инквизиторов. Вчера в наш монастырь принесли католического священника, он был сильно избит и ночью умер. Он успел сказать, что видел повешенных монахов. Кальвинистские проповедники называют нашу Церковь «вавилонской блудницей», призывают разбивать иконы, уничтожать мощи и святые дары.

– А правительство?!

Аббат Опандо покачал головой.

– Мне кажется, будет много крови. Так что не покидайте обитель без крайней нужды, Рамон. И еще: вот ключ от монастырской сокровищницы. Я покажу вам тайник.

Лицо Рамона залила краска.

– Вы… мне доверяете?!

– Разумеется! Неизвестно, что может со мной случиться, а вы порядочный и честный человек, к тому же на редкость преданный Церкви. И запомните, я поручаю вам не только и даже не столько заботу о деньгах, сколько заботу о жизнях и душах наших монахов.

Ранним утром, еще до назначения послушаний, к Катарине подошла одна из монахинь и сказала, что ее ждут в саду.

Катарина побежала вниз, перескакивая через две ступеньки и на ходу заправляя волосы под головную повязку. Ее сердце буйно и радостно билось в такт быстрым шагам.

Утро было ненастное; ночью прошел дождь, и, хотя сейчас он прекратился, было куда прохладнее, чем обычно бывает летом. Листья на деревьях отяжелели от влаги, ветви обвисли. В воздухе витала едва заметная дымка, и сердце сдавливало ощущение глубокой пустоты окружающего мира. Катарина не удивилась бы, если бы в саду никого не было: ей внезапно почудилось, будто ее завлек сюда не человеческий зов, а голос чего-то потустороннего и запретного.

Но тот, кого она желала видеть, был здесь, он стоял в дальнем конце сада, в кольце непроходимых зарослей, у замшелой стены.

Он не двигался, и девушка сама подошла к нему, при этом ее платье промокло почти до пояса, как промокли полотняные чулки и тонкие кожаные башмаки.

Возможно, в том было виновато сырое, промозглое утро, но только сегодня отец Рамон показался Катарине изможденным и унылым. Его плечи были согнуты, в глазах не мелькало даже искорки света.

Внезапно у Катарины застучало в висках, по телу пробежала дрожь. Однако она заставила себя улыбнуться.

– Это вы! Как я рада вас видеть!

Рамон чувствовал, что она и впрямь очень рада, и у него защемило сердце. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть ее, такую светлую, прекрасную, сотворенную по тем странным и непонятным законам, что и венчики нежных белых цветов, расцветающих в безмятежный летний зной.

Он вспомнил свой сон и отшатнулся от Катарины, точно пугливое животное. И тут же почувствовал, что нужно что-то сказать.

– Настоятельница не обижает вас?

– О нет! Я вообще ее больше не видела.

– А ваш отец?

– Он тоже не приходил.

Она смотрела пытливо, радостно, с непонятным ожиданием. У нее были ресницы цвета спелой ржи и резко надломленные брови, что придавало ее лицу выражение смелого вызова.

– Я… я пришел, чтобы сказать вам, Катарина, что был не прав: вы не созданы для монастырской жизни и будет лучше, если вы покинете обитель и выйдете замуж, как велит ваш отец.

Рамон старался говорить отстраненно, сурово, но в его голосе против воли прозвучала боль.

Катарина ничего не ответила. Опустив глаза, она водила концом башмака по мокрой траве. Потом неожиданно подняла взгляд и спросила:

– Вы прочитали письма аббата Абеляра?

Рамон кивнул.

– Вам понравилось?

– Да. Грустная история, но конец хороший.

– Хороший? Разве? – искренне удивилась Катарина.

Рамон замялся.

– Он… правильный.

– По-вашему, это одно и то же? Ни Элоиза, ни Абеляр не были счастливы в разлуке!

– Они закончили дни в добродетели. Добродетель и есть счастье.

– Вы счастливы? – спросила Катарина.

– Я? Нет. А вы?

– Счастлива.

– Счастливы?! – Он выглядел изумленным.

Неожиданно Катарина подошла совсем близко к нему, взяла его руку и смелым и вместе с тем невинным жестом прижала к своей груди.