Исповедь послушницы (сборник)

Он упрямо совершал все привычные действия, но при этом чувствовал себя мертвым. Он без конца размышлял о своем ничтожестве, об обмане, в который поневоле вводил окружающих.

Стволы деревьев блестели в вечернем свете, словно перламутровые, повсюду раскинулись ослепительно-белые или нежно-розовые шатры цветущих крон, а сквозь них, как сквозь тонкое кружево, проглядывало меркнущее небо.

– Я благодарен тебе, Рамон, – с воодушевлением начал Эрнан, нарушая тишину. – Ты спас меня не только от допросов и пыток, но и, что самое главное, – от позора. Да что меня – всю нашу семью!

– Какое у тебя ко мне дело? – нетерпеливо произнес Рамон.

– Ты не скучаешь по Испании? – спросил старший брат. – Ты больше двадцати лет прожил в Мадриде. Это у меня никогда не было настоящей родины.

Рамон чуть заметно усмехнулся и пожал плечами. Ему с детства внушали мысль о том, что религия заменяет собой и родину, и семью. Его учили смотреть только вниз, в землю, или вверх, в небо, а если ему случалось взглянуть прямо, то он чаще всего видел голую стену кельи или разукрашенный золотом алтарь.

Он коротко ответил:

– Не скучаю.

– А я все думаю о том, – сказал Эрнан, – что, пожалуй, мне нужно съездить и повидаться с матушкой. Ты тоже мог бы поехать.

– Это исключено, – быстро произнес Рамон, – дела аббатства не позволяют мне отлучаться надолго.

Эрнан замолчал. Разумеется, он сделал свои выводы. Если он сам охотно и много говорил об отце, то Рамон отвечал на вопросы о матери уклончиво и односложно.

– Так ты и мне не советуешь ехать?

– Почему нет? Только напиши ей сначала.

– Напишу! – упрямо заявил Эрнан и, подумав, прибавил: – Вижу, тебе досталось от матушки… за нас двоих. Наверное, тяжело быть священником?

– Не тяжелее, чем испытывать любую другую судьбу, – сухо ответил Рамон.

– Может, и так. Признаться, мой, вернее, наш с тобой отец был невысокого мнения о священнослужителях. Все эти обеты… Полагаю, для тебя не секрет, что в народе ходят слухи, будто на свете нет ни одного священника, который бы их не нарушил!

Рамона охватили растерянность и что-то похожее на злобу. Все оборачивалось против него! Он сам виноват в том, что вынужден выслушивать подобные речи!

– Конечно, такое случается. Священники тоже люди, а человеческая жизнь – это искушение. Есть грешники, но есть и праведники. Нельзя одинаково судить обо всех.

– А ты? – вдруг сказал Эрнан. – Тебе тридцать лет, неужели ты ни разу не испытал женской ласки?

Солнце опускалось за горизонт, и пурпурный свет заката лег на лицо Рамона, потому Эрнан не заметил, как щеки его собеседника опалила волна внутреннего жара.

– Об этом я могу говорить только с Господом, – твердо произнес Рамон.

– И все же… Что-то мне не верится, чтобы ты…

Эрнан замолчал, глядя на брата с пронзительным любопытством, и Рамон разом лишился опоры. Что он имеет в виду? А если он о чем-то догадался?!

– Нет, – быстро произнес он, – у меня никогда не было женщины.

«Это был сон, просто сон», – добавил он про себя.

– Но ведь у тебя наверняка возникали и возникают определенные желания? И тебе приходится их подавлять.

– Это образ жизни.

Эрнан рассмеялся.

– Если бы ты не был священником, то наверняка пользовался бы успехом у женщин.

Рамон снова вспыхнул. Эрнан говорил бездумно и беззлобно, он просто болтал, но Рамон не мог отделаться от ощущения, что его осыпают ударами.

– Почему ты так думаешь?

– В тебе есть изящество, изысканность, отрешенность. Женщинам это нравится.

По губам Рамона скользнула усмешка.

– Говорят, мы с тобой похожи?

Эрнан беспечно пожал плечами.

– Внешне, наверное, да, а в остальном мы, конечно, разные. У меня никогда не было проблем с женщинами. Разве что с Катариной.

– С Катариной? – Голос Рамона дрогнул. – Какие могут быть проблемы с Катариной? По-моему, твоя супруга добродетельна и скромна. Именно она помогла тебе выйти из застенков инквизиции.

Лицо Эрнана было сосредоточенным и серьезным, его мысли блуждали где-то далеко.

– Да, это так, – медленно произнес он, – и все же иногда я не могу ее понять. О чем она думает? Чего хочет на самом деле?

«Разве это так важно для тебя? По-моему, достаточно того, что она рожает тебе детей!» – чуть было не выкрикнул Рамон.

– Ты хочешь, чтобы Катарина тоже поехала с тобой в Мадрид? – пытаясь успокоиться, он произнес первое, что пришло на ум.

– Разумеется. И моя дочь. Ты священник, у тебя не будет детей, и, наверное, сеньора Хинеса обрадуется тому, что у нее есть внучка.

– Внучка? У тебя две дочери.

Эрнан замялся. Он нахмурился, и взгляд его темных глаз стал тяжелым и жестким.

– Видишь ли… Это наша семейная тайна. Катарина просила меня не говорить тебе правду. Но ты мой брат, да к тому же священник, так что имеешь право знать. В общем, Исабель не моя дочь.

– То есть как? Разве она не похожа на тебя?

Эрнан усмехнулся.

– Все так говорят. Но это ничего не значит. В нашу первую ночь я понял, что Катарина уже была с другим мужчиной. А вскоре мне пришлось узнать, что она еще и беременна.