Исповедь странного человека

— Слушай, Оля. Я сейчас все деньги пойду и ухну. Бомжам вон раздам. Тебя это убедит? — деланно разозлился я.

— Не надо, — смутилась она. — Верю. Больше не буду.

Подошел полупустой трамвай, мы сели сзади. Я бросил предостерегающий взгляд на Олю, когда подошла кондуктор. Она слегка улыбнулась, и вынула руку из кармана.

На остановке я вознамерился сойти с трамвая вместе с ней.

— Зачем? — возразила Оля — я и сама добегу.

— Естественно, — согласился я. — А я рядом побегу. Мне так спокойнее.

Ее губы опять раздвинула улыбка.

— Ой, раньше ведь ходила и ничего, — ответила она.

— Ну, все когда-то происходит первый раз, — пожав плечами, заметил я.

Мы сошли на остановке, трамвай пшикнув дверями, покатил дальше, а мы пошли по тропинке в сторону многоэтажек. Мне вспомнился случай с Юлькой. Дежавю. Как бы опять не растянуться.

— Вот мой подъезд, — махнула рукой в варежке Оля.

— Ага. Там-то спокойно? — поинтересовался я.

— Да, — засмеялась она.

Понятно, что в первый раз провожать до дверей, моветон. Поэтому не рвусь. Будет время.

— Пока, — сказала девушка, но как глянула! Хитро, с прищуром!

Кровь мгновенно вскипела.

— Пока, — с трудом произнес я. Правда, не дрогнув голосом ни разу.

* * *

Вечер этот, неожиданно я решил продолжить на работе.

— О-о, заходи! — произнес Михалыч, дымя вечной папиросой. — Редкий ты нынче гость!

Я молча выставил на стол шесть пива по 0,5 (это мне) и пузырь водки (Михалыч другого не пьет).

— Гляжу проблема у тебя, — хитро улыбаясь, спросил он, смотря на стол.

— Есть такое дело, — сказал я, садясь на свое привычное место.

Описав ему свою ситуацию, я спросил:

— Вот так Михалыч. Так и не пойму, что за ключик такой. Как его подбирать?

— Ну паря, ты даешь. Ты же его уже подобрал, — хмыкнул мужчина.

— Это когда? — я сильно удивился.

— Стала бы она с тобой разговаривать, коли не подобрал бы? — усмехнулся он. — Любая баба обхождение любит. Просто по разному надо с каждой. Ты вот, почему ей одежду-то решил подать а?

— Ну, не знаю, почувствовал, вроде. Что так надо, — неуверенно ответил я.

— Чуйка в этом, первейшее дело, — кивнул мужчина. — Так что, все ты верно сделал.

— Это хорошо, — повеселел я.

— Запомни, первая мысля, почти всегда то, что надо, — покивал головой Михалыч. — Верная самая. Потом мусолить начинаешь в голове мысли_то. Так и так переворачивать. Сомневаться.

— Точно, Михалыч. Спасибо, — сказал я, облегченно выдохнув.

— Невелика наука-то, — отмахнулся тот.

Он помолчал и добавил:

— Только одно запомни паря. Не хошь если жениться на девке, голову ей не пудри. Не обещай ничего. Бабы, они на месть больно люты. Такое иной раз удумают.

Он посерьезнел, глаза сверкнули сталью:

— Да и вообще ложь, она губит, портит человека. Душу калечит. Раз соврешь серьезно, остановиться не сможешь. Всю жизнь свою, этим дерьмом измажешь. Все дела добрые в прах.

Он затушил в пепельнице папиросу и глянув на меня продолжил:

— Силу в тебе я чувствую, судьбы людей на тебе замыкаться будут. Не калечь их.

Я оторопело уставился на него. В странную сторону у нас разговор повернул. Черты его заострились, будто высеченные из камня, и повеяло такой силой, несгибаемой волей. Маска добродушного дедушки, выпивохи и балагура слетела, как шелуха. Передо мной сидел сильный мужчина, многое чего видевший, многое понявший. Скажи сейчас «Женя, тебе надо прыгнуть пойти с моста», сделаю не задумавшись. Вижу уже такое второй раз, но все равно впечатляет.

— И запомни, — продолжал мужчина. — Друг тот, кто в беде, себе в ущерб помогает. А кто лишь в благости друг, тот враг самый лютый. Ибо в спину бить будет. Друзей у тебя мало будет, если вообще будут. А враги, это не зло. Зло — это подлость. Когда человек тебе льстить начинает, готовься — враг это твой. Врага бить без пощады надо. Пока не добьешь. Попы вон о терпении лепечут, пусть. Мужчина должен уметь мстить. И не мелко гадить, а бить наверняка.

Он яростно пожевал папиросу.

— Не позволяй гневу говорить за себя. Не торопись. Наступит момент, откроется враг, уверится в своей везучести и силе. Бей. До тех пор, пока он не сдохнет. Не щади, он не оценит великодушие. Только посмеется, и вновь бить будет.

Мне казалось, что тишина вокруг звенит, после этих слов. Черты лица старика вдруг смягчились. Затрещали дрова в печи. Я перевел дух, оказывается, я почти не дышал.

— Ну, как там работается? — показал Михалыч куда-то наверх.

— Работаем, — приходя в себя, ответил я.

— Забегали тут девки, — это он наверно про напарниц. — Жалуются, что загоняла тебя Алла.

— Да не, — отмахнулся я. — Поначалу, конечно, не сахар. Но привык.

— То верно. Молодой еще, чего ж не побегать. Ну, давай, — он поднял стопку и опрокинул ее в рот.

* * *

Наконец-то отпустили эти дикие морозы. Пора бы, через пять дней март. Мы шли с Олей, она рассказывала случай с сегодняшним клиентом:

— Вот, заходит он, походил, походил, а сам с виду, ну ботаник, очечки, пальтишко. Потом к Люде подходит и говорит: «А у вас нету сверлилки, которая долбит?»

— И что она? — улыбнулся я.

— Ну люда, с серьезным видом: долбосверлилки нет, но есть перфоратор, — смеясь сказала Оля.

Я тоже искренне посмеялся.