Исповедь священника перед Церковью

Здесь Христос буквальное понимание иудеев о ядении Его Тела и питии Его Крови совершенно отрицает и все это переносит на свое духовное нравственное богосыновнее Евангельское учение. Под выражениями: Плоть и Кровь Христос разумел самую последнюю степень органической родственной кровной связи Своих учеников и последователей лично с Собою через живое их внутреннее волевое ученичество и свободное любовное исполнение ими Его святейших, Евангельских нравственных принципов о жизни. В настоящей же жизни христиан к великому горю нравственные Евангельские богосыновние принципы о жизни давным-давно преданы глубокому забвению; они стали никому не нужны и ими не только никто не интересуется, но, даже странно сказать, христиане их высмеивают и отвергают, как какую-нибудь жалкую утопию Галилейского Утописта-Простеца и религиозного Фанатика-Иисуса. Поэтому я неоднократно говорил и говорю, что я глубоко понял и твердо убедился в том, что современное христианство в своей жизни есть прямое сплошное враждебное отрицание Христа: если что в нем и осталось, так это лишь одни мертвые разлагающиеся формулы церковных догматов, дисциплинарные, полицейские, церковные, канонические правила соборных постановлений, иконы, мощи, парча и жалкое бездушное, казенное, фабричное духовенство. Что же касается Самого Живого Христа с Его Евангельским учением о жизни, то церковь в лице своих представителей в практической жизни христиан уже шестнадцать веков тому назад в момент восшествия великого Константина, как первого христианского монарха на царский престол, отпела Ему свою вечную память!!! В настоящее время на каждом шагу слышишь избитую формулу Карфагенского Святителя: «Кому Церковь не мать, тому и Бог не отец»[14]

. В этой формуле столько же правды, сколько неправды и скрытого обмана. Последние заключаются в ней потому, что она догматически предполагает в себе абсолютизм клерикализма и в то же время совершенное вытеснение церковной идеей из понятия и жизни христиан идею Царства Божия на земле. И вот, когда я увидел и понял, что из себя представляет современное христианство, я решился больше не жить его жизнью; как здесь ни живи и ни прельщайся ценностями мира сего, все же всему будет конец. Ведь рано или поздно, а мне придется же когда-нибудь явиться на суд Христа.

Главное, что меня больше всего побудило написать исповедь, так это моя любовь ко Христу, отвергнутому и до сего времени мучимому Христу. О, я люблю моего Господа, Спасителя мира! Отныне я всем своим существом хочу, желаю и стремлюсь, чтобы Христос жил во мне и Его воля была моей волей и руководила мною, так горячо люблю моего Христа, живого Назаретского Христа. Я же в качестве недостойной, грешной жертвы, самоотреченно, добровольно и любовно приношу и повергаю самого себя к Его Святейшим Стопам и пламенно стремлюсь слиться с Ним и раствориться в Нем. О, как я рад, что через эту исповедь я снова буду со Христом, снова нежная весна моего религиозного детства развернется для меня! И как я благодарен моему Господу за эту самую мою исповедь! Теперь я кончил свое дело и это дело очень и очень радует меня и я чувствую себя спокойно. Правда, моя исповедь покажется для многих и многих христиан величайшим соблазном, но что ж, ведь и Сам Христос был для многих камнем преткновения и соблазна. Мне, как автору, думается, что «символическая картина» появления Христа на земле многих соблазнит, многих заставит смотреть на нее, как на самое мое личное озлобление против духовенства и в то же время с моей стороны якобы дерзкое отношение ко Христу в том смысле, что я влагаю в уста Христа свои грешные слова. Пусть как кто хочет об этом думает, если я и действительно дерзнул на такое дело, то я все же считаю себя совершенное верным и непротиворечивым в этом роде с духом Евангелия Христова. Поэтому картина эта нисколько не лежит тяжелым гнетом на моей собственной совести.

Теперь я еще хочу сказать несколько слов: когда я послал «Исповедь» души моей Церковному Всероссийскому Собору, я с нетерпением ждал решение на нее Собора. Мудрый председатель этого Собора, ныне Всероссийский Патриарх Тихон, счел за лучшее ничего о ней не говорить Собору, он передал ее моему херсонскому епископу. Узнав об этом, я заскорбел душою. После того я сейчас же вышел из военного ведомства и через Киев отправился в свою Херсонскую епархию. В Киеве своими друзьями я был задержан. Мои друзья основали братство под именем «Иисуса Сладчайшего» и меня назначили Его председателем.