Исповедь военнослужащего срочной службы

      Еще запомнилась припашка на разгрузку угля. Разгрузить нужно было два вагона, уголь высыпался из них сам, нужно было только подталкивать его лопатами, стоя на вершине кучи. Хоть нам и выдали подменную форму, через час мы все стали черные как негры. А тут еще пара ребят подрались из-за чего-то прямо в вагоне, сцепились, упали и высыпались вместе с углем на землю — вот это была красота. После того, как разгрузка была завершена, а машина за нами еще не приехала, мы предприняли небольшую разведвылазку в сторону недостроенного особняка, где обнаружили незаконченную сауну, как мне показалось, во всяком случае, вровень с фундаментом был уже построен бассейн, наполненный водой. С любезного разрешения сержанта мы воспользовались этим даром судьбы и с наслаждением искупались в нем, несмотря на то, что вода была мутноватой. После нашего купания она стала просто черной. Это был первый и последний раз, когда я купался в Туркмении.

      Один раз нас припахали в оцепление на вокзале. Там происходила отправка местных призывников в ряды СА. Помятуя события, виденные нами по пути в учебку, я примерно представлял себе такие «проводы» и немного побаивался за свое драгоценное здоровье. Однако все прошло сравнительно гладко, несмотря на воодушевление, с которым родные и друзья рекрутированных пытались прорвать цепь нашего оцепления. По местной традиции почти все провожающие мужеска полу были укурены в хлам, а иные еще и пьяны до кучи. Причитали и кричали матери, рыдали девицы, клянясь в вечной любви и обещая дождаться любимого (ага, слышали про такое), друзья же поддерживали убывающих бодрыми криками, плотоядно поглядывая на плачущих девиц. За нашей цепью стояли местные менты, привыкшие к подобного рода мероприятиям и лишь изредка вмешиваясь в процесс прощания, время от времени угощая через наши головы дубинками особо активных провожающих. Мои потери составили синяк на ноге, оторванная петлица с птичкой, полуоторваный погон и небольшой испуг, когда передо мной вылез совершенно дикого вида пьяный туркмен неопределенного возраста с всклокоченными волосами, раскрасневшейся рожей и нехорошим выражением лица. Он держал в руке детского вида перочинный ножик и все норовил меня куда-нибудь ткнуть или делал вид что хочет, демонически при этом хохоча. Перспектива проткнуть пузо или иной орган даже таким ножиком меня не радовала и я вяло отмахивался от него ногами, с тоскою думая о том, когда же все это закончится. К моей радости, за моей спиной возник толстый мент и с криком «Да хуле ты на него смотришь?!!» угостил владельца ножика дубиналом, отчего тот заорал, схватился за голову и скрылся в толпе. Одному парню не из нашей роты разбили голову бутылкой, но на этом потери и закончились.

  Студенты

      После того, как мы прослужили чуть больше месяца, по казармам пополз упорный слух, что всех, кто был призван, обучаясь на дневном отделении ВУЗов, где была военная кафедра, будет уволен из рядов СА и отправлен доучиваться. И что, якобы, уже подписан соответствующий приказ министра обороны (или нападения, черт их разберет). Командование наше эти слухи упорно опровергали, но, как известно, чем упорнее в нашей стране опровергают слухи, тем выше их достоверность. Через неделю вышеупомянутый приказ зачитали во время общего построения части на плацу. Студенты возликовали, остальные же, не подпадавшие под этот замечательный приказ, сильно насупились и затаили обиду. С этого дня «студентам» в казармах житья не стало. Их метелили сослуживцы на чем свет стоит, командиры придирались по любому поводу, их посылали на самые тяжелые и грязные работы и наряды, чтобы напоследок службу почувствовали. Многие уехали домой, украшенные фингалами под глазом, «на память о службе». Причину такого явления объяснить трудно, то ли зависть, то ли еще что, загадочна русская, да и вообще, советская душа. Лично я этим ребятам по-хорошему завидовал.

   Косилово

      В середине лета случилась самая жуткая жара, какую я вообще переживал когда-либо. Занятия на улице были отменены, в столовую мы ходили без верхней части х.б., накинув на плечи полотенца. На улице стоял железный полтинник в тени. Казарму еще недели две назад начали ремонтировать, все койки были вынесены на улицу, на край плаца, а постельные принадлежности скатаны в рулоны и завернуты в плащ-палатки на панцирных сетках. На ночь все это разворачивалось и расстилалось. Теперь мы спали на улице.