Да, метаболизм у нас иной, и много других отличий, но мы не мертвые. Нет. Хотя температура тела ниже человеческой.
– И сколько? Замеряли?
– В среднем тридцать два градуса.
– То есть, если у тебя тридцать шесть и шесть – значит, ты гриппуешь?
– Наверное… Не знаю, как-то никогда не грипповал.
– Как это вообще переход в вампиризм в температурном плане? Вот брякнула…
– Ничего, я понял, – улыбнулся Олеф. Потом задумался, вспоминая. – Все начинает казаться теплым. Даже холодные предметы. Но вместе с тем, внутри постоянно мерзнешь, не можешь согреться, и это не проходит… Через некоторое время просто привыкаешь.
– А что с солнцем? Ты в передаче говорил, что – ничего такого, но окон-то в зале нет.
– Да просто витамин Д не усваивается, и обгораем легко. Кстати, окон только здесь нет, в остальных комнатах с этим все в порядке. А в спальне, – добавил он как бы между прочим, – окно с прекрасным видом на море.
– Отлично, бледнолицый. С этим разобрались. Так о чем хочешь поговорить помимо себя?
– Да о чем угодно, – хозяин замка повел рукой в пространстве, как бы предоставляя гостье выбор темы. – Что, в целом, в мире происходит?
– Второе пришествие плоскоземельщиков.
– Ох, это каждый раз непросто пережить, – понимающе закивал он.
– Ничего, справляемся, – усмехнулась она. – Каждый раз.
Вошел Рустаф, поставил перед Никодимой блюдо с закусками.
– Благодарю, – кивнула гостья.
– Вот что мне особо интересно, – сказал Олеф. – Большинство людей испытывают при виде вампира либо заинтересованность, любопытство, либо страх. Но в тебе не было ни того ни другого, когда мы… столкнулись.
– О, извини. Не помогаю самоутвердиться? Эх, да что ж я за дрянь… Ну, сорри.
На Олефа этот эмоциональный выпад не произвел впечатления.
– Так этому есть объяснение?
– Наверняка и не одно! – заверила она.
– Ты уже встречалась с вампирами?
– Просто мне не любопытно и не страшно. Вот Клим Саныч говорит, что страх к вампирам исходит из страха среднего класса перед высшей знатью. В свою очередь, страх высшей знати перед пролетариатом – истории о зомби.
– Умный человек, – сказал хозяин, и задумчиво добавил, – вкусный, наверное…
– Далеко живет, – на всякий случай сообщила Никодима.
– Да? Ну, тогда и ладно.
– Я вообще не всегда любопытная. Любопытство – энергозатратно, а это не в моих интересах. В моей жизни в плане знакомых и так довольно густо, на новых распаляться некогда. И вот о чем теперь я хочу спросить: ну, ведь долго живешь?! Как так, что и поговорить не с кем? И почему не женат? Уж за столько-то лет можно было найти достойную барышню!
Олеф посмотрел на бокал. Сделал еще глоток.
– Всегда все идет одинаково, – задумчиво произнес он. – Влюбленность в юное искреннее создание. Завоевание, и она поддается. Трудно устоять, – он посмотрел с иронией и грустно усмехнулся. – И некоторое время ты наслаждаешься этой юностью… непорочностью. Взаимным притяжением. Преодолеваешь соблазны.
Он посмотрел в сторону, вспоминая. Его лицо сохраняло почти мечтательное выражение.
– Потом – поддаешься соблазнам. И еще какое-то время живешь в настоящем экстазе! А потом… Как грим смывается и непорочность, и юность. И милость. Сквозь знакомые черты проступает нотки капризности. Она хочет быть всегда с тобой и ревнует ко всему. И требует! Все время чего-то требует!
– Это называется «отношения», – заметила Никодима.
Но он словно не слышал.
– Потом, если ты ее еще любишь, поддаешься уговорам и делаешь ее такой же, как ты сам. Но все становится только хуже. Она перестает быть теплой. Перестает смеяться твоим шуткам и ценить время, проведенное с тобой. Ее очаровательная дерзость превращается в пренебрежение. Смелость становится жестокостью.
Теперь он смотрел в стол.
– И однажды ты застаешь ее с другим, а она даже не смущается, не пытается оправдаться, а с раздражением напоминает тебе, что только еще входит во вкус, и не тебе ей указывать… И когда она однажды уходит, а они все уходят, ты испытываешь тоску и облегчение одновременно. А потом все повторяется.
Никодима некоторое время молчала. Он тоже не торопился продолжать разговор: это откровение (а откровения, сразу было понятно, он не часто себе позволял) сильно взволновало Олефа, и ему требовалось некоторое время, чтобы опять прийти в состояние привычного самоконтроля.
По счастью, в зал вошел Рустаф.
– Когда подавать основное блюдо?
– Уже пора, – сообщила Никодима.
Рустаф, как хорошо вышколенный слуга, посмотрел на хозяина, тот едва заметно кивнул. Дворецкий удалился.
– Ладно. Это – обосновал, – произнесла Никодима. – Но что ты ожидал от вампирской жизни? Счастливого семейного гнездышка?
– Я не теряю надежды.
Он посмотрел прямо ей в глаза.
– Так, на меня даже не прищуривайся! Я сюда не на смо – трины пришла, а просто халявно поужинать. Кстати, тарталетки зачетные!
Олеф улыбнулся, мрачные мысли его покинули.
– А разве тебе не нужна помощь со сценарием? Или что ты там разбрасывала по полу?
– Справилась, – хмыкнула Никодима.
– Так ты сценарист?
– В том числе.
– В том числе? – удивился он. – Это не основная работа?