Испытание истиной

Нестеренко глядел на Кузина во все глаза: "Ну и ну!"

- А как насчет веса, состава и скорости метеорита? Их ведь вычислили по "параметрам" канавы! - Он не хотел сдаваться без боя. - И точку неба, откуда метеор якобы прилетел, по ним же.

- Н-ну... по-видимому, и в этом вопросе несколько оплошали - правда, не наши эксперты, а сэр Кент с сотрудниками. Хотя в принципе нельзя оспорить, что антиметеорит был и массивным, и довольно плотным: с одной стороны, целое озеро испарилось, а с другой - почва оплавлена локально. - Кузин сам почувствовал шаткость своих доводов и поспешил заключить: - Это все уже второстепенные детали, они сами ничего не доказывают и не отменяют.

Минута прошла в неловком молчании.

- Ну а блокноты и показания Алютина я им все-таки перешлю, - сказал следователь. Он взял папку, встал.

- Конечно, перешлите. Ваш долг, так сказать... Но... хотите знать мое мнение? Ничего не будет.

- Почему? - угрюмо спросил Нестеренко, поглядывая на дверь: ему, по правде говоря, вовсе не хотелось знать мнение Кузина, а хотелось только скорей уйти.

- Понимаете, если бы это попало к экспертам в самом начале, когда они расследовали тобольскую вспышку, то сведения оказались бы кстати.Показания насчет канавы даже несомненно повлияли бы на выводы комиссии. А теперь нет. Упущен момент, Сергей Яковлевич, еще как упущен-то! Уже сложились определенные мнения, по этим мнениям предприняты важные действия: конференции, доклады, книги...

Виталий Семенович видел, что Нестеренко разочарован и огорчен беседой, - и то, что он нехотя расстроил этого симпатичного парня, было ему неприятно. Он старался скрасить впечатление чем мог.

- Нет, пошлите, конечно, - он тоже поднялся из-за стола. - Ну-с, Сергей Яковлевич, пожелаю вам всяческих успехов, приятно было с вами познакомиться. Если еще будут ко мне какие-либо дела, я всегда к вашим услугам.

Последнее было сказано совершенно не к месту. Виталий Семенович почувствовал это и сконфузился. Они распростились.

...Настоящий, стопроцентный трус - он потому и трус, что ему никогда не хватает духу признаться себе в своей трусости. Он придумывает объяснения.

ЭПИЛОГ.

Некоторые предположения о гибели Калужникова.

Ужаснись, небо, и вострепещи,

земле, преславную тайну видя!..

Протопоп Аввакум,

послание святым отцам.

Теплый ветер колыхал траву. Калужников шагал по степи в сторону Тобола, рассеянно смотрел по сторонам. Зеленая, с седыми пятнами ковыля волнистая поверхность бесконечно распространялась на восток, на север и на юг; с запада ее ограничивали невысокие, полого сходящие на нет отроги Уральского хребта.

...Ему уже не требовались ни карандаш, ни бумага. Ему уже не требовалось думать. Просто - впитывать через глаза, уши, нос, кожу, через сокращение мышц, прикосновения ветра к щеке и волосам все, что существовало и делалось вокруг. И разница между "существовало" и "делалось" стерлась для него: покой материи был проявлением согласованного движения ее - и сам он был в этом движении. И стекающие в степь Уральские горы, и белое облако вверху, похожее на пуделя, и колыхание ковыля, и неровности почвы, ощущаемые босыми ступнями - все имело свои ритмы, все раскладывалось на гармоники ряда Фурье... хотя и он позабыл и думать о ряде Фурье и иных математических построениях. Все было проще: запомнить, впитать в себя все так, как оно есть, не истолковывая и не приписывая ничему скрытые смыслы. И потом ночью, на сеновале или в степи под звездами, все наблюденное и впитанное само складывалось в свободную - сложную и гармоническую - картину волнения.

В том и штука, что мир оказывался устроенным сразу и гениально просто, и дурацки просто! И даже никак не устроенным.

Впрочем, возникавшие ночью, в дремотном полузабытьи образы чувственного волнения оставались почти гармоничными. Почти - в этом все дело. Словами и математикой, если бы вздумалось вернуться к академическим исследованиям, он теперь мог объяснить многое: от превращений веществ до влечения или неприязни людей друг к другу, даже до социальных процессов. Но понимание мира оказывалось куда глубже и тоньше понятия о нем; оно еще маячило вдали.

...Когда в марте покинул Новодвинск, его влекло с места на место. Он ехал поездами, автобусами, летел самолетами, плыл на теплоходах - и все это было не то, не то... На второй месяц блужданий он сообразил, что никак не выберется из города, из Города Без Названия, оплетшего землю паутинной сетью коммуникаций. В этом Городе тысячи километров одолевались за часы, новости из всех мест узнавались тотчас всеми; сама планета крутилась пин-понговым шариком на телеэкранах - казалась пустячком

Тогда он спрыгнул с поезда на полустанке, пошел пешком - сначала по тропке обходчика вдоль колеи, затем через поле люцерны, по пойме извилистой речушки... И все стало на место: мир был огромен, а человек в нем - мал. Именно с этого, с осознания реальных масштабов, начинался путь к истинному величию.