Испытание на прочность

И тут Петер X. смешался. Все, конечно, возможно, заюлил он, даже слежка за моей скромной особой, даже обыски у меня на квартире. Но все-таки наибольший интерес из двоих, подвел он итог, представляет он, Петер X., и если уж за кем-то должна вестись слежка, если уж у кого-то должны проводиться обыски в квартире, то, разумеется, он первый на очереди.

Но ведь не исключено, что и твою квартиру обыскивают, заметила я.

И уж чего он совсем не понимает, продолжал Петер X., так это что я не способна взглянуть на все с иронией.

Ты только подумай, с иронией! —воскликнул Томас Ш., покачав головой. Однако Петер X. резко сменил тему и заговорил о высокой роли поэзии, которую он толкует весьма расплывчато, и о месте поэта в обществе, которое в его рассуждениях тоже оказывалось довольно неопределенным.

Впрочем, в тот вечер я не собиралась вникать в его болтовню. Я перевела разговор на террористов, живших в этой квартире, когда он числился съемщиком.

Застигнутый врасплох, Петер X. не стал отрицать, что лет шесть назад здесь действительно обитали какое-то время террорист П. и террористка X. Более того, он подтвердил, что очень сблизился тогда с ними. Упомянул в свойственной ему уклончивой манере, что и самого его однажды задержали на сутки. После чего вновь посоветовал мне смотреть на подобные вещи с иронией.

Но если оружие, некогда принадлежащее П., найдут теперь в этой квартире, плохи ее дела, сказал Томас Ш. А может, они и в самом деле нашли что-то при обысках, добавил он.

Эта простая мысль вообще не приходила мне в голову. Она казалась чудовищной и одновременно убедительной, хоть как-то проясняя обыски, все чаще повторявшиеся у меня на квартире, усиленную слежку за моей скромной особой. Я вдруг взглянула на развороченные половицы другими глазами. Под ними ведь могло находиться бог знает что, точнее: под ними и сейчас может находиться бог знает что. Ведь до сегодняшнего дня я не проводила планомерного исследования всех половиц, да и никто не делал этого по моей просьбе.

А может, стоит самой обратиться в полицию: так, мол, и так, мне стало известно, что в моей квартире лет шесть назад обитали террористы, и попросить их проверить пол? — спросила я Томаса Ш.

Тот поначалу нашел идею неплохой, однако затем счел, что при таком раскладе полицейские решат, будто я собираюсь заранее снять с себя любые подозрения, чтоб потом беспрепятственно укрывать здесь оружие и боеприпасы.

После такого заявления они будут обыскивать квартиру еще более тщательно, сказал он.

Он обещал подумать, чем тут можно помочь. Кстати, какое-то время Томас Ш. не подавал о себе вестей. Да он и не скрывал, что вся эта история со слежкой и обысками убедила его лишь наполовину, главным образом, по-моему, из-за ехидных замечаний и всего поведения Петера X.

Почему все-таки Петеру X. было так важно, чтоб Томас Ш. не поверил моим словам, я и сегодня не могу толком объяснить. А в тот вечер, возмущенная до глубины души, я в конце концов прогнала его и вышла на улицу вместе с Томасом Ш, чтобы продемонстрировать, как при моем появлении сорвутся с места машины, стоящие прямо против моего дома, у противоположного тротуара.

Однако, когда мы оказались на улице, ни одна машина с места не тронулась. И в течение следующих пяти минут, пока мы медленно прогуливались вокруг квартала, не произошло абсолютно ничего из ряда вон выходящего.

Вернувшись домой, я занялась уборкой. И еще до того, как я улеглась в постель, позвонил почтальон и вручил мне спешное письмо с рецептом успокоительного. Впрочем, в аптеку я отправилась лишь на другой день. Приняла двойную дозу и проспала в общей сложности, не считая коротких мгновений, когда я просыпалась и вновь глотала таблетку, пятьдесят шесть часов. С тех пор мысль, что меня могут вдруг без видимой причины арестовать, уже не внушает мне былого ужаса. Панический страх перед новыми актами произвола, охвативший меня с того самого дня, как я окончательно убедилась, что квартиру мою обыскивают, а за моей скромной особой ведется слежка, — этот страх улетучился раз и навсегда.

Теперь я уже точно не припомню, когда это было. Должно быть, недели за две до разговора с Томасом Ш. на веселом сборище после премьеры какой-то бульварной французской пьесы в полуподвальном мюнхенском театрике, куда я отправилась лишь потому, что там играла моя знакомая актриса, да, именно там я познакомилась с неким господином Андауэром, по крайней мере так он себя назвал. Господин Андауэр, довольно высокий, крепкий, гладко выбритый мужчина с голубыми глазами, зачесанными назад светлыми волосами и весьма невыразительным носом, я бы даже сказала — носиком, поначалу не вызывал у меня подозрений. Однако что-то в этом господине, назвавшемся стажером и ни с того ни с сего поведавшем мне о своем намерении стать адвокатом, настораживало меня.