Взяв несколько наградных листов, Вера села на кровать и, опершись локтем на подушку, стала читать реляции. Она читала их с интересом и восхищалась подвигами этих людей. Все они казались ей необыкновенно храбрыми и бесстрашными.
Невольно ей представился образ Павла Корчагина, мчавшегося на коне в самое пекло сражения... Он скрылся в дыму, и сразу же там загрохотали снаряды.
Задремавшая было Вера в испуге открыла глаза. В комнате было уже темно.
— Вера, ты здесь? — услышала она голос отца. И стены землянки заколыхались от колеблющегося света зажженной им спички. — Поспала?.. Вот и хорошо. Теперь весь вечер проведем вместе. Сейчас обедать будем... — Он подошел к столу и зажег керосиновую лампу.
В землянку с тарелками в руках вошел Никитушкин.
— А я нарочно вас не будил, — сказал он. — Уж очень крепко спали.
Яков Иванович вымыл руки и сел за стол против Веры.
— Я тебя сразу не спросил: что же ты думаешь теперь делать? Опять летать?
— Нет, — сказала Вера и оперлась руками на спинку стула. — Летать, папа, я теперь не могу... Но хочу так же, как и все, защищать Родину...
— Может быть, тебе вернуться в институт? — спросил Яков Иванович. Он говорил спокойно, а у самого все перевернулось в душе — бедная девочка, война уже покалечила ее... Как бы хотелось ему вновь увидеть ее маленькой, взять на руки, успокоить, уберечь...
— Нет, в тыл я не хочу. Понимаешь, папа, как бы тебе сказать... Не могу я жить на свете, если не буду защищать свою страну... Я знаю, ты, как отец, хотел бы мне сказать: «Не смей больше воевать, дочка». Ты так и говоришь, но только более осторожно, хочешь уговорить меня вернуться в институт... Но я уже не та Верушка, что была там, в Белоруссии, даже не та, что была в Москве...
— Какая же ты теперь? — спросил Яков Иванович, приглядываясь к дочери и не узнавая ее.
— Теперь я такая же, как и ты, — фронтовичка! И пока хоть один фашистский солдат будет на нашей земле, я с фронта не уйду!
— Но ведь ты сказала, что летать не можешь. Значит, ты в военной службе ограничена... А другой военно-тыловой специальности у тебя нет...
— Нет, — кивнула головой Вера.
— Что же ты теперь, дочка, задумала?
— Знаешь, папа, достаточно побыть в госпитале и послушать раненых, — уклонилась Вера от прямого ответа, — чтобы прийти к такому решению... И ты, папа, меня не уговаривай!..
— Но пойми, дорогая! Фронт без тыла существовать не может! Тот, кто работает сейчас в тылу, делает то же, что и мы на фронте, — все еще пытался уговорить дочь Яков Иванович. — Ну что, например, ты думаешь делать на фронте? Служить в штабе делопроизводителем?..
— Нет, делопроизводителем тоже не буду...
Вера отодвинула тарелку и, глядя прямо в глаза отцу, сказала:
— Я пойду в тыл врага. И буду там помогать нашей армии и тебе тоже...
— Ты с ума сошла!.. — заволновался Яков Иванович, поднялся с места и стал ходить по землянке. — Ведь это не романтика, это тяжелое, страшно тяжелое и опасное дело!..
— Я все обдумала, папа, — тихо ответила Вера.
— Да понимаешь ли ты, что это такое?!. Там нужны люди с большим разумом, с крепкими нервами, с сильной волей, способные жертвовать собой!.. Словом, люди особой закалки...
— Ты хочешь сказать — коммунисты, — помогла ему Вера.
— ...Да! Хотя бы и беспартийные, но душой и разумом коммунисты! — подтвердил Яков Иванович.
Вера поднялась, подошла к отцу и прижалась к его груди:
— Не беспокойся за меня, папа...
Яков Иванович крепко обнял ее:
— Тяжело мне, доченька... Тяжело мне об этом думать!.. Ведь ты можешь попасть в лапы врагам. Они тебя не пощадят!..
— Я все обдумала, папа! И ко всему готова.
— У меня нет сил согласиться с тобой, — с грустью сказал Яков Иванович. — А ты подумала о маме? Она это не перенесет...
— Мы ей об этом и писать не будем, — ответила Вера. И еще раз взглянула отцу в глаза. — Ведь не будем, правда?
— Не будем... — Яков Иванович подошел к окошку, дребезжащему от разрывов, и некоторое время стоял так, не поворачиваясь к Вере лицом.
Вера подошла к нему сзади, положила руки на плечи. За окном из-за рощи поднималась большая желтая луна.
— Как ты думаешь, папа, там у мамы, в Княжине, луна сейчас тоже стоит так низко?
— Нет, там луна сейчас высоко... В Сибири сейчас полночь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
До начала наступления оставалось двое суток. Хватов все время теперь проводил в полках. Его беспокоило хозяйственное обеспечение частей. Он ворчал на хозяйственников, но больше всего злился на политработников полка, которые просмотрели недостатки в артиллерийском и особенно в хозяйственном обеспечении.
Сейчас Хватов возвращался с передовой на НП комбата, где должны были собраться награжденные. Подходя к землянкам, он увидел в низине около стоящих в стороне саней громко спорящих между собой солдат и свернул к ним.
— Товарищ комиссар, что же с ним, с супостатом, делать-то? — обратился к Хватову старшина и показал винтовкой в сторону здоровенного молодого солдата с рыжей бородой.
— Дать ему по набалдашнику — и делу конец! — выкрикнул кто-то из толпы, и солдаты угрожающе придвинулись к рыжебородому.