Испытание. По зову сердца

— Любить друг друга им никто не мешает, — ответил Михаил Макарович. — Но она требует, чтобы ее оставили здесь с Климом. А я против. И тебе, Маша, ясно, почему я против.

— Мне все ясно, и я все взвесила. Но, Михаил Макарович, — встала она, — Клим мой муж, и вы не вправе нас разлучать.

— Муж? — удивился Михаил Макарович. — Как так муж?.. Ты ж разведчица. Ты в тылу врага. И здесь все твои чувства и действия подчинены только одному — высокому долгу разведчика.

— А что, по-вашему, разведчики не имеют права любить? — отпарировала Аня.

— Конечно, могут. Но любовь и замужество — это вещи разные. — Михаил Макарович не знал, какое теперь принять решение.

Сергею Ивановичу стало жаль Аню, и он сказал:

— В этом районе, правда, в полосе соседнего корпуса, мы оставляем спецгруппу. Так я считаю, что Аню и Устинью вполне можно здесь оставить. Так что давай не будем разлучать влюбленных.

Аня стояла словно завороженная, ожидая — как приговора — решения Михаила Макаровича. И когда тот коротко сказал: «Быть по сему», бросилась к Борисову, обхватила его шею руками и поцеловала. Потом застенчиво промолвила:

— За меня, дорогие мои, не бойтесь. Я свой долг разведчицы выполню с честью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не спалось в эту ночь генералу Хейндрице. Чуть только забрезжил рассвет, как он в сопровождении офицеров и усиленной охраны выехал по направлению Милятино на КП корпуса.

До начала артиллерийской подготовки оставалось еще с полчаса, когда его «оппель-адмирал» пересек железную дорогу. На безоблачном небе, озаренном отсветом встававшего солнца, показались симметричные черточки высоко летящих навстречу самолетов.

Генерал приказал остановиться и спрятать машины в придорожном ольшанике. Сам тоже забрался в зелень поглубже и оттуда стал наблюдать в бинокль. Без сомнения, это были краснозвездные эскадрильи. Окрест заговорили зенитки. Но советские самолеты на предельной высоте упрямо шли к аэродрому.

— Опять, черт возьми, истребители зевают! — выругался командующий и хотел было сказать адъютанту: «Поехали!», но вдруг как гром среди ясного неба по всему фронту корпуса загрохотали разрывы снарядов советской артиллерии, а в направлении главного удара, что так искусно был разработан Хейндрице, раскатился странный грохот, будто кто-то сыпал с неба чугунные ядра.

— «Катюши»! Опередили, проклятые! О, майн гот! Значит, Вегерт продал... — сокрушенно шептал он. А в его голове, как упрек начальнику штаба, закрутилось: — «Вот тебе и «Мельница»! Маленький Сталинград! Удар на Калугу! Москву!.. Желание, дорогой мой генерал, это еще не действительность... — И он себе ответил: — Да, теперь нечего и думать о Сухиничах, дай бог удержаться на месте».

Несмотря на бомбежку, Хейндрице решил немедленно ехать прямо на КП корпуса.

На дороге, у КП, его встретил с ног до головы запыленный землей комкор и сообщил, что дальше ехать нельзя, так как по КП ведется артиллерийский огонь, и предложил пройти на НП начальника артиллерии, который размещается в стороне, в лесу.

— ...В 4.30, когда войска корпуса вышли на исходное положение и приняли боевой порядок, — докладывал комкор, — неожиданно накрыли нас, на всю глубину, авиация и артиллерия русских. Самое страшное — это огонь «катюш». Дивизии первого эшелона понесли большие потери. Дальнобойная артиллерия достала и до нас, — комкор показал на развороченный, еще дышавший пылью блиндаж. — Сейчас противник ведет губительный огонь и бомбежку по артиллерийским позициям и штабам... Как ни печально, но должен, экселенц, вам доложить, что корпус сейчас наступать не может.

— Печально, — только и сказал генерал Хейндрице. И тут же с НП начарта доложил по телефону начальнику штаба ЦГА. Командующий ЦГА генерал-фельдмаршал фон Гюнтер Клюге в столь раннее время еще отдыхал.

Как только он встал, так сразу же, еще не позавтракав, вошел в кабинет. За ним следом появился и начальник штаба, посмотрев в лицо которого, фельдмаршал почувствовал недоброе.

— Случилось что-нибудь у генерала Хейндрице?

— Да, экселенц. Русские за полчаса до начала нашего артиллерийского налета развернули свою контрартподготовку. Вели в течение часа адский огонь, поддержанный сильной бомбежкой. Значительно пострадали войска первого эшелона корпуса.

— Плохо, генерал. Очень плохо! — промолвил фельдмаршал. И, подавляя в себе волнение и возмущение, как ни в чем не бывало подошел к лежавшей на длинном столе карте. Глядя на район Фомино — Долгое, как бы про себя произнес:

— Что это, по-вашему, контрартподготовка или большее?

— По данным разведки, у них на этом направлении в глубине войск нет. Я полагаю, что это только контрартподготовка.

— Хотелось бы верить, что это именно так. — Фельдмаршал многозначительно взглянул на начальника штаба. — Но учтите, генерал, русские научились скрытно готовить операции. Так что нам надо быть наготове... Какое решение Хейндрице?

— Я с ним только что разговаривал. Он на КП корпуса, — доложил начальник штаба. — Корпус сейчас наступать не может.