Испытание правдой

— Как выяснилось, Лиари фанат бейсбола и обожает низшую лигу. Он считает, что эти игры гораздо чище, чем те, что демонстрируют профессионалы, — в этом я, кстати, с ним полностью согласен. Как бы то ни было, я рассказал ему про «Экспоз» — что они являются дочерним клубом «Монреаля» и играют на отличном стадионе в Берлингтоне… ну, и пригласил его на матч.

— О чем еще вы говорили?

— О Лиззи, разумеется.

— И?..

— В основном о ее прошлом, хотя его особенно интересовало, не чувствовал ли я, что у нее большие претензии к родителям.

— И что ты сказал?

— Что все дети страдают от родительского гнета, но вы с Дэном как раз не грешили этим.

— Спасибо за похвалу, отец.

— Он действительно самый интересный полицейский из всех, кого я встречал, — сказал отец.

— Он говорил мне, что учился на психолога.

— Да, он упоминал об этом. А говорил он тебе, что до этого три года учился в иезуитской семинарии?

— Это многое объясняет, — сказала я.

Как и договаривались, сразу из полиции мы с отцом отправились в Вермонт — Дэн выехал в Портленд еще раньше. С болью и в то же время с облегчением я покидала Бостон. Наш отъезд был признанием поражения в борьбе за Лиззи. Но оставаться в городе, где она пропала, не было сил. Бостон вообще не из тех городов, где хочется задержаться. Сохранив пережитки аристократического прошлого, он не приобрел эмоционального драйва, как, скажем, Нью-Йорк или Чикаго. Но отныне он ассоциировался у меня с местом, откуда моя дочь исчезла в никуда, и я знала, что буду ненавидеть его за это.

За городом поток транспорта заметно поредел. Мы пересекли мост Тобин и выехали на хайвей в рекордно короткое время. Теперь нам предстояла прямая дорога на север, до Нью-Гемпшира, а там поворот на автостраду 89. Оттуда было полтора часа езды до Берлингтона. Как я знала наизусть дорогу от Портленда до моего родного города, так и эту трассу, от Бостона до озера Шамплейн, я могла проехать с закрытыми глазами — настолько часто моталась по ней в студенческие годы и в летние месяцы, когда Дэн работал в Бостоне.

В дороге мы почти не разговаривали, а я вдруг вспомнила, как однажды, в 1969 году, мы с Марджи рванули на юг в уик-энд; спали на полу в общежитии, в комнате ее школьной подруги, которая теперь живет в Рэдклиффе, покуривали марихуану возле статуи Джона Гарварда, покупали какие-то смешные рубашки из «варенки» в хипповском бутике Кембриджа, а закончилось все шумной вечеринкой в студенческом кампусе, где я познако-милась с довольно интересным парнем из Гарварда по имени Стэн, который оказался второкурсником и рассказал мне, что уже написал роман и хочет переспать со мной, но я была не в настроении, хотя он произвел на меня впечатление, так что на обратном пути в Берлингтон я очень жалела о том, что не переспала с ним; а потом, дней через десять, я встретила Дэна Бакэна, и у нас закрутился роман, хотя никто из нас тогда даже не пред-ставлял, что это начало нашей общей судьбы.

И вот прошло тридцать четыре года, и я снова мчусь по этой дороге, пытаясь храбриться и выглядеть оптимисткой, хотя мой ребенок бесследно исчез, но почему-то в голову лезут воспоминания о том бостонском уик-энде, и не дает покоя вопрос, как изменилась бы моя жизнь, переспи я тогда с этим начинающим писателем. Нет, я не настолько наивна, чтобы думать, будто сейчас он мог быть рядом со мной. Но, несмотря ни на что, продолжала фантазировать: скажем, переспала бы я с ним — смог бы меня после этого заинтересовать медик-первокурсник из Гленз Фоллз? Смогла бы я отказаться от его предложения пойти выпить пива в студенческом баре? И если так, то, наверное, сейчас не сидела бы в этой машине, не корчила бы из себя сильную женщину и не старалась внушить самой себе, что детектив Лиари прав (в конце концов, он бывший иезуит) и Лиззи не склонна к суициду.

— О чем задумалась? — спросил отец.

Я лишь пожала плечами. Мне не хотелось делиться с отцом комментариями Лиззи, хотя интересно было, действительно ли она смогла увидеть то, в чем не могла — и не хотела — признаваться я: что мой брак был сплошь фальшью. Поделись я с отцом этими сомнениями, он, конечно, принялся бы разуверять меня, убеждать в том, что никто, кроме двух главных действующих лиц, не может понять всей сложной анатомии брака. Но сейчас мои нервы были настолько издерганы, что я бы не выдержала разговора по душам с отцом. Так что до Берлингтона мы ехали молча. Вермонтское радио передавало концерт Гайдна и Шуберта, а сводки новостей в перерывах оставляли нас равнодушными. Мы уже выдохлись, и любой разговор так или иначе был бы омрачен мыслями о Лиззи.

Подъезжая к окраинам Берлингтона, отец сказал:

— Перед отъездом из отеля я говорил с Эдит. Она сказала, что приготовит нам обед.

— Очень мило с ее стороны.

— Она беспокоится о Лиззи.

— Знаешь, отец, я, наверное, поеду сразу в Портленд, только заброшу тебя домой.

— Я понимаю, — произнес он, явно расстроенный. — Надеюсь, это никак не связано с присутствием Эдит?

— Нет, что ты.

— И все-таки ты не одобряешь?

— Мне не хочется снова обсуждать с кем-то ситуацию с Лиззи.