Испытание правдой

В тот день она звонила еще три раза. Но я стояла на своем, отказываясь от объяснений. Потому что уже решила для себя: раз у меня не получается добиться маминого одобрения, бесполезно даже стремиться к этому. И теперь, когда я больше не искала любви матери, она потеряла всякую власть надо мной.

— Ты скажешь мне, что происходит, — крикнула она в трубку.

— Нечего ни говорить, ни рассказывать.

Я повесила трубку и не подходила к телефону, который в течение часа звонил не переставая.

Но, разумеется, говорить было о чем, и меня распирало от желания поделиться с кем-то своим секретом. И поэтому, когда на следующий день позвонила Марджи, я выслушала ее колоритный нескончаемый монолог («Сижу тут за этим идиотским столом, в этом идиотском офисе, занимаюсь совершенно идиотской работой и думаю, что там делает моя лучшая подруга, с которой я уже месяц, наверное, не общалась») и сказала:

— Послушай, я не могу сейчас говорить…

— Что такое?

— Ну, просто мне сейчас неудобно. Как насчет завтра? Часа в четыре тебе можно позвонить?

— Конечно…

— Тогда будь на месте в четыре и жди моего звонка.

Попрощавшись с Марджи, я сразу позвонила Бэбс и спросила, можно ли завтра оставить у нее Джеффа до половины седьмого вечера, поскольку я собираюсь в Портленд за покупками. В тот же вечер, за ужином, я рассказала Дэну, что узнала про шикарный итальянский гастроном в Портленде и хочу завтра съездить туда после обеда.

— Там что, можно купить настоящий пармезан? — спросил он.

— Во всяком случае, в «Пресс геральд» пишут, что можно.

— Что ж, это стоит того, чтобы туда съездить.

На следующий день я ушла с работы на час раньше и в начале третьего уже была в Портленде. Я отыскала итальянскую продуктовую лавку и спустила почти тридцать долларов на вино, сыр, пасту, неаполитанские консервированные томаты, чеснок, хлеб, печенье «амаретто», настоящий эспрессо и мини-кофеварку на две чашки. Все это удовольствие обошлось в стоимость недельной продовольственной корзины, но меня это не испугало. Хозяин лавки настоял на том, чтобы угостить меня своим фирменным сэндвичем с сыром проволоне, который я запила приличной порцией «Кьянти» «за счет заведения». У меня еще слегка кружилась голова, когда я зашла на переговорный пункт центрального почтамта Портленда и заказала у дежурного оператора межстанционный вызов в Нью-Йорк.

— Четвертая кабинка, — сообщила мне телефонистка.

Я зашла в кабинку. Села на жесткий деревянный стул возле маленького столика, на котором стоял старый телефонный аппарат. Через мгновение он зазвонил.

— Идет соединение, — раздался голос оператора.

Прозвучал вызывной тональный сигнал, потом в трубке щелкнуло, и оператор покинул линию. Марджи ответила после второго гудка:

— Ханна?

— Откуда ты узнала, что это я?

— Сейчас четыре часа, и я вот уже сутки сама не своя от любопытства, гадаю, что там у тебя стряслось.

— Много чего.

— А именно?

— А именно вот что: я звоню тебе с почтамта Портленда, штат Мэн, поскольку опасаюсь, что Большой брат может прослушивать мой домашний телефон.

Мой рассказ со всеми подробностями занял минут двадцать, и я, должно быть, преподнесла его увлекательно, потому что Марджи, вечно всех перебивающая, за все это время не проронила ни слова.

Когда я закончила, на линии воцарилось долгое молчание.

— Ты еще здесь? — спросила я.

— О да, я здесь, — сказала Марджи.

— Извини, если утомила тебя.

— Да ты что! Это такой драйв!

— Ну и что мне теперь делать?

Долгая пауза. Потом она сказала:

— Ничего.

— Ничего?

— А делать и нечего. Он уехал. Федералы не сидят у тебя на хвосте. Твой муж ничего не знает, и я сомневаюсь, что малыш Билли рискнет потерять друга в твоем лице, а уж твой отец точно будет держать рот на замке… и, кстати, тебе ведь придется простить его, но, думаю, ты и сама это знаешь… так что…

Снова пауза.

— Считай, что ты легко отделалась, — сказала Марджи.

— Думаешь? — удивленно спросила я.

— Ты тоже так думаешь.

— А как же последствия?

— Если по горячим следам ничего не было, то никаких последствий и не будет, кроме тех, что ты сама для себя придумаешь.

— О чем я и говорю. Как мне жить с этим?

— Отвечу: просто жить.

— Не знаю, возможно ли это.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, сможешь ли простить себя?

— Я не могу себя простить, — сказала я.

— Ты должна это сделать.

— Почему?

— Потому что ты не совершила никакого преступления…

— Нет, совершила.

— Проступок, Ханна. Но не преступление. Будет тебе, дорогая. Тебя просто занесло в любовной лихорадке, а потом этот сукин сын не оставил тебе выбора, кроме как сделать то, что ему нужно. По-моему, единственное твое преступление в том, что ты такой же человек, со своими слабостями, как и все мы.

— Как бы я хотела думать так же.

— Так и будет.

— Откуда в тебе эта уверенность?