Испытание правдой

Нет, она решит, что я шпионю за ней. В конце концов, они ведь могут встретиться поздно вечером. Скажем, за ужином в ресторане (нет, он наверняка захочет поскорее покончить с этим), и тогда их беседа затянется надолго. А может, Лиззи захочет потом поболтать с подругой (как бы не так, ведь она мечтает затащить его в постель). Или пойдет вымещать злость и обиду в спортзале.

Как бы то ни было, если она будет очень расстроена, то наверняка позвонит мне, и…

Стоп. Ты все равно ничего не можешь сделать, пока не поговоришь с ней. То, что она вернулась на работу, уже хорошо. Ты никак не можешь повлиять на ситуацию. Займись своими делами, день тебе предстоит тяжелый.

Я выпила две кружки кофе, и у меня открылся тяжелый кашель. Девять сигарет. Пришлось дать зарок не курить ни сегодня, ни завтра.

Залив в термос кофе, я схватила дорожную сумку и около девяти вышла из дому. По дороге я заехала в школу, отдала в секретариат сочинения, прочитала пару бесполезных сообщений из своего почтового ящика и через десять минут выбежала на улицу, радуясь тому, что вернусь на работу не раньше чем через десять дней, когда школа откроется после пасхальных каникул.

Мой джип пробирался через хаотично застроенные жилые районы Портленда. Разве что на Парк-стрит остался островок колониальной архитектуры, а сразу за ним тянулись многоквартирные дома эпохи Великой депрессии (раньше они казались мне китчем, а теперь я признавала в них крутое ретро). Потом шли приземистые серые дома рабочих кварталов, неизбежный атрибут каждого скромного города Новой Англии. По мере приближения к хайвею плотность застройки снижалась. И уже через несколько минут можно было вырваться на волю. Вот за что я любила Мэн — за бескрайние просторы, за то, что девственная природа всего в нескольких милях от двери твоего дома.

Я свернула на автостраду 25 в направлении на запад. Уже через полчаса показались указатели на озеро Себаго, Бриджтон и Пелхэм.

Пелхэм… Я не была там с тех пор, как…. да, с тех пор, как мы покинули это проклятое место летом 1975 года. Даже после того, как мы наконец выбрались из той убогой квартиры и поселились в доме доктора… как же его звали?.. тридцать лет прошло, страшно подумать… Бланд!.. точно, даже после того, как мы переехали в дом доктора Бланда, Пелхэм с каждым днем все больше убеждал нас в том, что мы никогда, никогда больше не будем жить в маленьком городе. Конечно, я была настолько сломлена чувством вины из-за того, что натворила с этим… (и сейчас, через столько лет, мне неприятно вспоминать его имя), что смиренно исполняла роль идеальной жены доктора и матери его детей. Мне удалось убедить себя в том, что, пока Дэн счастлив со мной, он меня не бросит, если за мной все-таки придут федералы и консервативные газеты Мэна окрестят меня «Мадам Лафарг» движения «метеорологов». Я тогда думала, что мне будет светить от двух до пяти лет за укрывательство и пособничество преступнику.

Но федералы так и не пришли, и катастрофические сценарии, которые рисовало мое воображение, так и остались фантазиями. В городе никто и никогда не вспоминал моего гостя. А бедный Билли (интересно, жив ли он?) сдержал слово и не проболтался о том, что видел в ту ночь.

Я долго истязала себя самокритикой, убеждая в том, что наказание неотвратимо, и продолжала ждать незваных гостей. Но на смену зиме пришла весна, а в моей жизни так ничего и не произошло, разве что умер несчастный отец Дэна. Но после того, как он пролежал полгода в коме, это было скорее облегчение для нас обоих.

Вскоре я наконец-то смогла съездить в Нью-Йорк. Был долгий и безумный уик-энд с Марджи. (Я не уставала ругать себя за то, что столько времени оттягивала визит в этот сумасшедший чудо-город, который — даже при всей своей неопрятности середины семидесятых — остается символом всего самого динамичного и стоящего в американской жизни.)

И вот в один из пьяных вечеров мучивший меня вопрос все-таки прозвучал. Мы сидели в джаз-клубе неподалеку от Колумбийского университета, слушали фантастическое буги-вуги в исполнении пианиста по имени Сэмми Прайс. Когда он сыграл последнюю композицию — а это было уже полвторого ночи, и мы обе были изрядно навеселе, — Марджи спросила, рассказала ли я кому-нибудь о том, что произошло, когда Тобиас Джадсон (ну вот я и произнесла его имя) появился в нашем городке.

— Ты по-прежнему единственная, кто об этом знает, — ответила я.

— Пусть так и остается, — сказала она.

— Можешь не беспокоиться.

— Но ты ведь до сих пор чувствуешь себя виноватой, не так ли?

— Жаль, что я не могу просто переболеть этим, как гриппом.

— Грипп не длится полгода. Тебе пора прекратить самобичевание. Все это уже в прошлом. Да и в любом случае… — Тут она заговорщически понизила голос. — Предположим, даже если его схватила бы канадская полиция, с чего бы он вдруг вздумал болтать о тебе? Ему бы от этого легче не стало. Да он уже, наверное, и забыл о тебе. Ты для него была лишь маленьким приключением — дурочкой, которой он воспользовался, чтобы выбраться из страны. Поверь мне, сейчас он охмуряет следующую жертву.