Испытание Ричарда Феверела

— Взгляни-ка на этого старого дрозда, — в свою очередь вскричал он и попытался воспроизвести его пение: — Какая же это славная комедия! Не правда ли, мы умеем носить маску, милый Фиеско[72]? Генуя будет завтра нашей! Подождите только, пока поезд тронется — здорово! здорово! здорово! Победа все-таки за нами! Неплохие стихи, правда, Ричи, мой Люций Юний[73]?

— Ты ловко подражаешь дрозду, — сказал Ричард, посмотрев на него ласково и кротко.

Адриен пожал плечами.

— Поразительной ты все-таки силы человек! — воскликнул он, подтверждая тем самым, что Ричард взял верх над ним; Ричард спокойно его поблагодарил — с этим они и приехали в Беллингем.

На станции они увидели Тома Блейза; он был одет по-праздничному: на нем был парадный жилет, шейный платок, а на голове красовалась касторовая шляпа, и он смотрел свысока на Тома Бейквела, который приехал раньше своего господина и привез багаж. Том Блейз тоже направлялся в Лондон. Сходя с лошади, Ричард услышал, как Адриен сказал баронету: «Чудовище, сэр, как видно, собралось в путь за Красавицей», — но не обратил на эти слова никакого внимания. Неизвестно, услыхал ли эти слова Том Блейз, но достаточно было одного взгляда Адриена, чтобы сбить с него всю спесь, и он тут же ускользнул куда-то в угол, где ему легче было дышать в той одежде, которую беллингемские портные всемерно старались приблизить к существующей моде, и где он не чувствовал себя скованным взглядами людей благородного звания, с которыми он порывался соперничать. Баронет, леди Блендиш и Адриен не стали сходить с лошадей и попрощались с Ричардом из-за ограды. Юноша пожал каждому из них руку одинаково любезно и сдержанно, чем заслужил одобрение Адриена, по достоинству оценившего его манеры. Подошел поезд, Ричард вслед за дядей поднялся в один из вагонов.

Не приходится сомневаться, что настанет время, когда, читая описание борьбы, которую разум ведет с Фортуною и парками, люди воспримут это как подлинную картину нынешней жизни; и облик ученого-гуманиста, который благодаря своему неусыпному вниманию отстоял Систему от напора этих буйных сил, предстанет во всем своем величии, хотя пока что он и сидит верхом на лошади этим чудесным мартовским утром и с грустной улыбкой глядит, как любимец его, воплотивший эту Систему въяве, прощается с его опекой и, не проявляя при этом ни горячего желания, ни явной неохоты, едет, чтобы в течение двух недель самостоятельно попытать счастья. Убежден, что публика, с нетерпением ожидающая пролития крови и увенчания славой, презрительно смотрит на то, какое значение я придаю столь мелким происшествиям, столь заурядной сцене. Придут другие, которым будет дано увидеть работу этого простейшего механизма, которым шелохнувшаяся соломинка даст ощутить мартовский ветер тогда, когда того нет и в помине. Тем ничто не покажется тривиальным, ибо перед глазами у них будет стоять невидимое нами противоборство, которое обступает жизнь нашу со всех сторон и чьи черты — кивок головою, улыбка, наш собственный смех — непрерывно подвержены переменам. К тому же они смогут убедиться, что в действительности все связано воедино: в мгновение ока трогается поезд, и становятся явными сплетения тысяч человеческих жизней. Они увидят связующие звенья всех происходящих событий и не будут удивляться так, как удивляются наши недалекие современники тому, что из малого родится великое.

Люди эти разделят тогда удовлетворенность баронета поведением сына, той степенностью манер, которую дает жизненный опыт, складывающийся не из обычных издержек распутной жизни; они, может быть, даже поймут внезапно охватившее его удивление, когда, как раз в ту минуту, когда поезд этот трогался, он увидел, как серьезный, сдержанный, превосходно владеющий собой юноша откинулся вдруг назад и принялся неистово хохотать. Разум был бессилен решить эту загадку. Сэр Остин удержал себя от того, чтобы задать себе этот вопрос, который на расстоянии мог обернуться подозрительностью, но он тем не менее счел эту выходку странной, и раздражение, которое он испытал, увидав эту сцену, не покидало его на протяжении всего обратного пути в Рейнем.

Тонкая женская интуиция побудила леди Блендиш сказать:

— Видите ли, это как раз то, чего ему не хватало. Он уже вновь становится таким, каким был когда-то.

— Это действительно то, чего ему не хватало, — вставил Адриен, — именно это. Жизнерадостность его чудесным образом к нему возвращается.

— Что-нибудь его все-таки рассмешило, — сказал баронет, поглядывая на пыхтящий поезд.

— Верно, дядюшка его что-нибудь сказал или учинил, — решила леди Блендиш и поскакала галопом.