Испытание Ричарда Феверела

«Нам не причинит никакого вреда, — думал он, — если в нашу кровь вольется немного крови людей простых». И ему доставляло удовольствие думать о происхождении почивавшего в колыбели младенца. Все те, кому разрешалось входить к нему в библиотеку, видели, как баронет ласково гладит руку своей снохи.

Итак, Ричард ехал морем, а в это время сердца обитателей Рейнема с каждой минутой бились все сильней и сильней. Вечером он уже будет с ними. Выйдя утром к завтраку, сэр Остин поздоровался с Люси еще теплей, чем обычно, еще дольше не отпускал ее руку. Миссис Берри вся исходила любовью.

— Это ведь твоя вторая свадьба, милая моя замужняя вдовушка! — сказала она Люси. — Благодарение господу! И муж тот же самый! А рядом в люльке ребенок, — мечтательно добавила она. — Странно как-то, — заключила Берри, — странно, что у меня нет такого чувства к моему Берри. Всю любовь, какая только есть у меня в сердце, я отдаю вам, моим дорогим цыпляткам.

И в самом деле, провинившийся супруг Берри жаловался на то, что с ним плохо обращаются, и делал вид, что он неимоверно ревнует ее к ребенку; однако жена его сказала, что если он и страдает теперь, то вполне заслуженно. Берри действительно оказался в неловком положении. Невозможно было скрыть от прислуги, что в доме живет его жена, а в силу возникавших в связи с этим трудностей он, как-никак, нуждался в законном утешении, которого Берри и не собиралась ему давать. В дело вмешалась Люси, однако миссис Берри была непреклонна. Она заявила, что ни за что не бросит ребенка до тех пор, пока его не отнимут от груди.

— Тогда еще может быть, — неопределенно сказала она. — Видишь, не такое уж у меня мягкое сердце, как ты думала.

— Вы очень недобрая, мстительная старушонка, — сказала Люси.

— Что же, может быть, и так, — гордо заметила миссис Берри. — Иногда не худо человеку и перемениться. Берри что-то очень уж долго мешкал.

Если бы не было общеизвестно, что у благопристойных ханжей не хватает духу прислушаться к мнению людей бесхитростных и прямолинейных, можно было бы пересказать здесь кое-какие соображения, которые миссис Берри считала полезным сообщить молодой жене касательно неверности своего супруга и снисходительности, которую женщины должны проявлять по отношению к согрешившим мужчинам. Достаточно того, что она сочла нужным коснуться этого вопроса и высказать свои собственные христианские чувства теперь, когда сама она в известной степени могла быть беспристрастной.

Море безмятежно спокойно. В Рейнеме смотрят на небо и рассуждают о том, что Ричард уже приближается к берегу, подгоняемый попутным ветром. Он приезжает воззвать к милосердию любимой. Образ Люси озарял его и в лесу и на море, и в бурю и в тихую погоду — наш герой смиренно возвращается к ней. Велик тот день, когда мы прозреваем и видим свое безумие. С Риптоном они издавна были друзьями. И вот теперь Ричард побуждал его рассказывать о жене и о сыне, а тому было что о них рассказать. И вот Риптон, втайне гордившийся своим красноречием, без устали перечислял все добродетели Люси и все неповторимые достоинства малютки.

— Она не осуждала меня, Рип?

— Осуждать тебя, Ричард! С той минуты, когда она узнала, что станет матерью, она не думала ни о чем другом, кроме своего будущего ребенка. Она из тех женщин, что никогда не думают о себе.

— Ты ее видел в Рейнеме, Рип?

— Да, один раз. Меня туда пригласили. И твой отец так ее любит — я уверен, он считает, что нет женщины на свете лучше ее, и он прав. Она такая красивая и такая добрая.

Ричард осуждал себя слишком жестоко, чтобы осуждать и отца; он был слишком англичанином, чтобы выставлять напоказ обуревавшие его чувства. О том, как они глубоки, Риптон догадался по происшедшей в нем перемене. Ричард сбросил обличье героя, и как ни был Риптон послушен ему и как ни смотрел на него снизу вверх в героическую пору его жизни, сейчас он любил его в десять раз больше. Он рассказал своему другу, сколь многим он обязан обаянию и совершенствам Люси, и Ричард понял, до чего ничтожно все его бесплодное сумасбродство перед красотой и терпением ее ангельской натуры. Он был не из тех, кто мог бы отнестись с легкостью к теперешней встрече с ней. При одной мысли о том, что он должен сделать, щеки его горели, но он знал, что все равно это сделает, даже если после этого он лишится ее любви. Увидать ее и кинуться перед ней на колени — одна мысль об этом поднимала в нем дух и горячила ему кровь. Вдалеке над водой поднимались белые скалы. Когда они приблизились к ним, то залитые лучами утреннего солнца камни эти засверкали. Казалось, и дома, и люди приветствуют безрассудного юношу и его возвращение к здравому смыслу, простоте и к родному дому.