Испытание Ричарда Феверела

— Я поступил вопреки моим правилам, сэр, заговорив с вами. Я вас увидел из окна. Ваш друг сумасшедший. Должен сказать, дьявольски методичный, это верно, но все равно сумасшедший. У меня есть свои особые причины не причинять этому юноше вреда, и если, когда мы будем с ним стоять друг против друга, его убедят извиниться передо мной, я приму его извинения и, насколько это возможно, мы предотвратим этот мерзкий скандал. Вы меня поняли? Я являюсь оскорбленною стороной, и все, что я от него потребую, сведется к простой формальности — к словам извинения, которые всю эту историю мирно уладят. Пусть он только скажет, что сожалеет о случившемся. Так вот, сэр, — лорд Маунтфокон особенно подчеркнул эти слова, — если что-нибудь все же произойдет, то я имею честь быть знакомым с миссис Феверел, и я прошу вас рассказать ей об этом. Я особенно хочу, чтобы вы сообщили ей, что меня не в чем упрекнуть.

Маунтфокон позвонил и откланялся. С этой новой тяжестью на душе Риптон поспешил в Рейнем — к тем, кто ждал их с радостью и надеждой.

ГЛАВА XLIV

Последняя сцена

Часы, за ходом которых Гиппиас внимательно следил — равно как и за своим пульсом, втайне считая число его ударов, что, вообще-то говоря, выглядело весьма неприглядно, — показывали половину двенадцатого ночи. Адриен сидел в библиотеке и, слегка склонив голову набок, что-то писал. Его круглое, с ямочками на щеках лицо выражало загадочное довольство собой. По обе стороны кресла, в котором сидел баронет, полукругом расположились Люси, леди Блендиш, миссис Дорайя и Риптон, всегдашний гонец с дурными вестями. Они молчали, как молчат всегда те, кто вопрошает быстротекущие минуты. Риптон заверил всех, что Ричард непременно приедет, однако то и дело устремлявшиеся на него женские взгляды прочли на его лице нечто такое, что давало им повод для беспокойства, и по мере того как время шло, беспокойство это росло. Сэр Остин, как всегда, пребывал в состоянии созерцательного душевного равновесия.

Хоть и казалось, что охватившая всех тревога никак его не трогает, он, однако, заговорил первый и тем самым себя выдал.

— Изволь убрать свои часы. Нетерпением делу не поможешь, — сказал он, поспешно оборачиваясь вполоборота к брату.

Гиппиас перестал считать пульс.

— Так, выходит, все это никакой не кошмар! — обессиленно простонал он.

Никто не обратил внимания на его слова, и смысл их остался неясным. Адриен стал выводить пером еще более заметные росчерки; было ли в этом сочувствие или некое адское ликование, никто бы не мог сказать.

— Что это ты там такое пишешь? — немного помолчав, раздраженно спросил баронет, может быть, втайне завидуя умению мудрого юноши сохранять спокойствие.

— Я чем-нибудь вам мешаю, сэр? — в свою очередь спросил Адриен. — Я занят тем, что составляю часть проекта объединения европейских империй и королевств под верховным управлением по образцу неизменно вызывающей в нас восторг и горькие сожаления Священной Римской империи. В нем идет речь о воспитании юношей и молодых девушек и о некоторых особенностях связанного с этим законодательства. «Предписывается, чтобы должностные лица все без исключения были людьми учеными» и т. п. — И Адриен снова стал бодро писать.

Миссис Дорайя молча взяла Люси за руку, чтобы ее приободрить, и Люси постаралась выдавить из себя в ответ улыбку.

— Боюсь, что сегодня он уже не приедет, — заметила леди Блендиш.

— Раз он обещал, то он приедет, — воскликнул сэр Остин. Между ним и леди Блендиш было нечто вроде тайного соперничества. Он понимал, что ему нужна полная победа, для того чтобы утвердиться в глазах этой ныне самостоятельно мыслящей дамы. Она видела его насквозь.

— Он обещал мне, что непременно приедет, — сказал Риптон; но, произнося эти слова, он опустил глаза, ибо начинал понимать, что мог поддаться на обман, и стал уже чувствовать себя невольным участником зловещего заговора. Он решил, что если к двенадцати часам Ричард не приедет, он расскажет баронету все, что ему известно.

— Который час? — тихо спросил он Гиппиаса.

— Такой, что мне пора уже быть в постели, — пробурчал тот, как будто все присутствующие учиняли над ним какое-то насилие.

Миссис Берри пришла сказать Люси, что ей надо подняться к малютке. Спокойно встала Люси с кресла. Сэр Остин поцеловал ее в лоб.

— Вам лучше сегодня больше не спускаться сюда, дитя мое. — После этих слов она пристально на него посмотрела. — Сделайте мне одолжение, ложитесь сейчас спать, — добавил он. Люси пожала всем руки и вышла из комнаты. Миссис Дорайя последовала за нею. — Такое волнение принесет вред ребенку, — сказал он, разговаривая сам с собою вслух.

— По-моему, она вполне бы могла вернуться. Все равно ведь она не будет спать, — заметила леди Блендиш.

— Она постарается сдержать свои чувства ради ребенка.

— Вы слишком многого от нее хотите.

— От нее — нет, — многозначительно возразил он. Было двенадцать часов ночи, когда Гиппиас закрыл крышку своих часов и в отчаянии вскричал:

— Я убежден, что мое кровообращение постепенно и неуклонно ослабевает.