Читаем Испытание Ричарда Феверела полностью

— Дайте ему увидеть, — продолжал баронет, — порок во всей его наготе. Пока в нем еще осталось что-то от невинности, сумейте вызвать в нем отвращение! Принимаемый малыми дозами, порок постепенно овладевает человеком целиком. Если хотите знать, то мой вам совет, Томсон, это поводить его по городским вертепам.

Мистер Томсон снова заморгал.

— Будьте спокойны, я сумею его наказать, сэр Остин! Не бойтесь, сэр. К пороку я беспощаден.

— Совсем не это сейчас нужно, Томсон. Вы неправильно меня поняли. Обращаться с ним надо мягко. Боже мой! Неужели вы надеетесь, что, сделав из него мученика, вы этим заставите его возненавидеть порок? Чтобы быть для него настоящим наставником, вы должны сойти с пьедестала ваших почтенных лет и на время сделаться его сверстником; вы должны показать ему, как непреложно и безжалостно порок наказует сам себя: сопровождать его во все прибежища порока.

— Водить его по городу? — спросил мистер Томсон.

— Да, по городу, — сказал баронет. — И можете не сомневаться, — добавил он, — что до тех пор, пока отцы не начнут как следует исполнять свой долг перед детьми, мы будем видеть те неприглядные картины, что видим сейчас в больших городах, и слышать все истории, которые слышим сейчас в деревушках, где есть и смерть, и приходящая в дом беда, и горе, и стыд, который мы завещаем тем, кто придет в мир после нас. Поверьте, — продолжал он, приходя в возбуждение, — что если бы не мой долг перед сыном и не надежда на то, что он оправдает мои ожидания, когда я думаю обо всем нагромождении бедствий и горя, которые мы готовим нашим потомкам, ибо содеянные нами грехи замутят всю первозданную свежесть жизни… то мне… верьте, что это так!.. то мне хочется, чтобы имя мое осталось скрытым! Ведь куда мы идем? Где тот дом, честь которого ничем не запятнана? Почему наши доктора и адвокаты бессильны нам это сказать?

Мистер Томсон многозначительно кивнул головой.

— К чему же это все приведет? — продолжал сэр Остин. — Ведь если грехи сыновей еще умножат грехи отцов, то разве все вместе взятое не приведет мир к погибели? Разве тогда жизнь из посланного нам господом блага не превращается безраздельно в игрище дьявола? Именно ради моего сына мне хочется, чтобы имя мое осталось в тайне. Я не хочу, чтобы над моей могилой с уст людей срывались проклятия!

Нарисованная баронетом картина была поистине страшна. Мистеру Томсону стало не по себе. В клиенте его было такое чувство собственного достоинства; слова его звучали так убедительно, что перед неопровержимостью его доводов умолкал и протестующий разум, и голос долгих лет благопристойной размеренной жизни. Мистер Томсон регулярно ходил в церковь; он исправно платил причитавшиеся с него подати и даже не особенно при этом ворчал, уж во всяком случае меньше, чем все остальные. На первый взгляд, это был добропорядочный гражданин, любящий отец, хороший муж, благочестиво поднимавшийся к уготованному на небесах блаженству по проложенной тысячелетиями тропе. И вдруг находится человек, разглядевший изнанку его жизни, и, хотя это был недозволенный, противный всем правилам, больше того, противный английским нравам способ вглядываться в себе подобных, мистер Томсон был всем этим смущен. Что из того, что его клиент несколько сгустил краски? В конце-то концов, за всеми словами его стояли факты. И он оказался проницателен — он разоблачил Риптона! С той минуты, когда Риптона вывели на чистую воду, отец его содрогался при мысли о том, что все, что проповедует его клиент, относится именно к нему. Может быть, это и являлось скрытой причиной того гнева, который отец обрушил на провинившегося юношу.

Мистер Томсон покачал головой; скорбно наморщив лоб и весь как-то жалобно съежившись, он тихо встал с кресла. По всей видимости, он собирался что-то сказать, однако вместо этого повернулся и задумчиво направился к стоявшему в нише шкафу; открыв дверцу, он вытащил оттуда поднос и графин с этикеткой «портвейн» и, налив бокал, почтительно предложил его своему клиенту, после чего налил еще один для себя и сразу же его осушил.

Это было его ответом.

Сэр Остин никогда не пил перед обедом вина. У Томсона был такой вид, как будто он все еще собирается что-то сказать; и баронет ждал, когда это произойдет.

Мистер Томсон увидел, однако, что его клиент не присоединяется к нему и не пьет, а следовательно, красноречивый ответ — бокалом портвейна — не достиг своей цели.

Неторопливо выпив и просмаковав сей драгоценный напиток, и смакуя его вновь и вновь с проникновенною мудростью истинного служителя Фемиды (можно было подумать, что он в эту минуту решает судьбу всего человечества), старый законник вздохнул и, облизав губы, сказал:

— Мир в очень печальном положении, сэр Остин!

Его клиент с любопытством на него посмотрел.

— Но это вот, — тут же добавил мистер Томсон, не в силах скрыть свою радость от разливавшейся по его телу теплоты, — это вот вы, надеюсь, признаете, сэр Остин, если только я уговорю вас его отведать, уверяю вас, это совсем неплохое вино.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза