Испытание временем

Между известным физиологом и его племянником, ассистентом лаборатории, велась своеобразная борьба. Не было между ними ни вражды, ни зависти или соперничества. Ассистент любил своего незаурядного дядю, тот снисходительно относился к причудам племянника и до поры до времени прощал его внезапные исчезновения на много дней. Не рад был этим разъездам и молодой человек, но что поделаешь — общественные обязанности… Он возвращался и первым делом спрашивал, что нового в лаборатории.

На этот раз старый ученый был особенно недоволен помощником и решил над ним поиздеваться.

— Мы кое-что успели, — сказал он первое, что пришло ему в голову, — я случайно набрел на рецепт, он пролежал в бумагах шведского короля много лет… Чудесное средство, излечивает всякого рода болезни и особенно хронические головные боли.

У племянника были причины с интересом отнестись к сообщению дяди, он часто страдал головными болями.

— Лекарства я тебе не дам… Не могу без одобрения фармакологического комитета.

Напрасно ассистент молил дать ему хоть каплю, у него сегодня особенно болит голова.

— Вот оно, заветное лекарство! — открывая шкаф и вынув первую попавшуюся склянку, проговорил дядя. — Несколько капель достаточно, чтобы тебя, бродягу, излечить, но ты никогда их не получишь. Понюхай хорошенько, нектар пахнет миндалем. Поставим его на место, на вторую полку, в самый угол налево.

Ученый запер шкаф, вышел из кабинета и, когда спустя пять минут, вернулся, нашел ассистента на полу мертвым. На столе стояла откупоренная склянка синильной кислоты. В отсутствие дяди племянник открыл шкаф и, убедившись, что содержимое склянки пахнет миндалем, сделал глоток.

Созданная автором посредственность несчастным образом погибла, оставалось в романе раскрыть: как возникла эта разновидность человека? Что питало ее природу? Где зародилась, в лоне матери или в дурной среде?

Счастье долго сопутствовало молодому ассистенту, ловкий, оборотистый, все давалось ему легко — и наука, и хирургия, и развлечения, и пиршества с друзьями. Между делом с жаром набросится на научную работу, будет днями и неделями без устали трудиться — и вдруг падет духом.

Неудачи удручали его, он терял веру в себя, впадал в отчаяние, и дяде приходилось его утешать. Племянник давал слово «взять крепость приступом», «добиться победы», снова пробовал свои силы и при первом же серьезном затруднении уходил в бильярдную или вовсе исчезал из лаборатории на несколько дней.

Во всех бедах молодой неудачник винил свой недуг, головные боли ему жить не дают. Малейшее напряжение ума как громом поражает его, память слабеет и ничего не удерживает. Его творческие силы в плену у болезни, развлечения — лекарство, которым пренебречь нельзя… За этими признаниями следовали другие: «Я ведь, дядя, только и умен возле вас, чуть вы отвернулись — и снова я никто, обыкновенная посредственность…» В своих самобичеваниях племянник не знал предела. «Природа не разбрасывается дарами, — говорил он, — она штампует людей по шаблону и на миллион заурядных единиц выпускает одну одаренную. Нашему брату только и остается — приткнуться к такой единице и греться в сиянии чужой славы».

Еще одна черта была присуща ассистенту: он впадал в тревогу, когда дядя замышлял сложный эксперимент, и, словно неудача уже стучалась в ворота, умолял его отказаться, не подвергать себя излишним испытаниям. Но вот опыт удался — и племянник искренне доволен, его страхи остались далеко позади. «Я только и счастлив, — твердил он, — когда нахожусь подле вас. Для меня двери рая закрыты, не требуйте от посредственности чудес». Зато не было ему равного в искусстве устранять все, что мешало его благополучию. В этих «опытах» ему настойчивости и терпения не занимать. Когда в институте упразднили его штатное место, оно сразу же было восстановлено, а сам он не был обойден — его зачислили старшим научным сотрудником. «Каждому человеку, — объяснял он дяде, — дано свое: одного поддерживает талант, другого — власть и сила, а такого, как я, — умение пользоваться поддержкой друзей. Без этого поплавка я, как червь на крючке, давно пошел бы ко дну…»

Снова дядя принимался за серьезную работу — подсадить животному второе сердце или вторую голову, и вновь племянник нелепыми опасениями нагонял на него страх, настаивал и требовал довольствоваться добытым. Снова очарованный интересной работой молодой человек набрасывался на нее до первой серьезной трудности.

Особенно тягостными были для него статьи ученого.