Испытание временем

Иойхонон согласился. В самом деле, почему бы разок не пройтись? Хозяйка не узнает, а донесет кто-нибудь — не беда, посердится и забудет… Не увольнять же всех… Хитрая лисица — он думал о другом: наконец-то Залман будет у него в руках! Старуха не останется в долгу, подарит верному приказчику отрез на костюм или набавит жалованья…

Они шли молча, изредка оборачиваясь. Иосиф ступал ровно и уверенно. Он наслаждался ночью и свободой без всяких расчетов и планов. Иойхонон подпрыгивал на своих упругих ногах — рессорах, довольно усмехался и подпевал себе под нос.

Далеко позади остались пруд, лавка Гершковича и кирпичное здание школы. Под луной блеснуло море, и встал скалистый берег.

Шимшон остановился и торжественно сказал:

— Вот здесь…

— Они придут сюда? — спросил Иойхонон.

Шимшон давно забыл о хозяйском сыне и учительнице. Вопрос его удивил:

— Кто?

Вмешался Иосиф:

— Где Безродная и Залман? Ведь ты обещал…

— Об этом в другой раз, — отмахнулся Шимшон, — есть более важные дела. Я хочу поговорить о единстве…

Его окружали союзники, и голос его звучал таинственно и вдохновенно:

— Послушайте, Иосиф и Иойхонон… Мы отлучились со двора без спросу, это даром нам не пройдет. Нас могут наказать, послать к Залману за расчетом… Не дадим же плевать себе в кашу, поклянемся отстаивать друг друга, не угодничать перед хозяйкой, не кляузничать, не доносить…

Они слушали его огорошенные. Вместо веселых приключений он преподнес им проповедь, полную оскорбительных намеков.

— Мы терпим тиранство и обиды потому, что нет между нами единства. Евреи побеждали филистимлян, амалекитян, персов и вавилонян, пока между ними царили мир и согласие… Будем же едины, не дадим Суре Гельфенбейн помыкать нами, держать нас под замком, как воров…

Иосиф притворно чихнул и ухмыльнулся. Увлеченный своей речью, Шимшон не заметил фальши и торопливо пробормотал: «На здоровье…»

— Созовем весь двор — кухарку, горничную, сторожа, пекаря — и закатим средь бела дня «дурака»… Хозяйка денек-другой потерпит и сдастся. Голод не тетка, без горячей пищи жить очень трудно… Чур, только держаться! Пошлет она кого-нибудь к Залману за расчетом — не зевать, обступить ее, совестить, доказывать, что порядочные люди так не поступают…

Иойхонон молчал. Хитрая бестия! Зачем ему торопиться? Он охотно уступит слово Иосифу. Быть последним не всегда плохо.

— Ты дурак, Шимшон, — сказал Иосиф, — мне все равно, что будет с Сурой Гельфенбейн, но лучше бы ты держал язык за зубами.

Вот когда заговорил Иойхонон! Он кричал, топал ногами и неистовствовал, называл Шимшона сопляком и грозил перебить ему кости. Какая распущенность! Вводить людей в заблуждение, возводить на невинного Залмана поклеп!..

— Убирайся отсюда, — бесновался Иойхонон, — сейчас же уходи с глаз!..

Они возвращались домой различными путями. Шимшон миновал кладбище, овраг с журчащим на дне ручейком и остановился на околице, у глиняного домика с камышовой крышей. Здесь жила учительница. Упрямая девушка, она добилась своего, встретилась с Залманом у ворот его дома, назло старухе, чванливой мадам Гельфенбейн…

Шимшон обошел глиняный домик со всех сторон и прильнул к щели ставенки. За окном сидела она, с длинной косой каштановых волос…

В эту ночь с севера приползли тяжелые тучи, они обложили поселок и обрушились на него метелью. Схваченная стужей земля долго чернела на белом поле, рьяный ветер заносил ее снегом, и она беззвучно умирала.

Утром хозяйка вызвала Шимшона к конторке, оглядела его, пошевелила губами и прошептала:

— Дурак!

Одни глаза ее говорили:

«Я все вижу, не спрячешься… я стреляная птица!»

— Тоже бунтовщик — сопляк!

— Я стою за справедливость, — подняв голову, пробормотал Шимшон, — вы поступаете не по-людски…

Иойхонон хохотал на всю лавку. Хозяйка надела пенсне, открыла книгу и не поднимала больше головы.

— Пошел вон к Залману!

Так вот что означал его сон! Ему снилась этой ночью далекая степь, и его пылинкой носит из края в край.

Конец! Ему дадут расчет и отправят в Одессу. Может быть, Залман ему поможет, ведь он обещал…

Люди, к которым он обратился с чистым сердцем и добрыми намерениями, ему изменили. Они отвернулись от него. Один донес, другой назойливо усмехается, третий загадочно молчит…

Залман не сразу приступил к расчету. Некоторое время он медлил, затем пошел к матери и что-то долго шептал ей. Не оборачиваясь к нему, она отрицательно покачала головой. Жалко ли ему было Шимшона или благодарность обязывала его, но он заговорил с ним о совершенно постороннем:

— Ты, может быть, поедешь домой?.. Охота тебе страдать на чужбине… Родители, правда, бывают хуже врагов, но между своими все-таки легче… Мальчик ты хороший, умный, в Одессе тебе плохо придется… Мне жаль тебя, Шимшон… Я дам тебе лишних пять рублей, поезжай домой… Ты прекрасный мальчик, из тебя выйдет толк…

Нет, нет, домой он не поедет, он повоюет еще за свое счастье. Вернуться к своим ни с чем? Никогда!..

Сани неслись вдоль моря, Сычавка исчезала за снежным холмом, впереди вырастала равнина и город, где Шимшона ждали счастье и слава…

ШИМШОН ИДЕТ КО ДНУ