Испытание временем

Настанет время, и он, Шимшон, ученик Иоси, придет сюда, разодетый и напомаженный, в золоте и бриллиантах… Расскажет о князьях и графах, которые его принимают… В цирюльне будет другой мальчик, и Иося скажет: «Ну-ка, Шимшон, расскажи, как я тебя в люди выводил… Сколько пощечин и подзатыльников ты у меня отведал!..» Шимшон улыбнется, как взрослый, и начнет рассказ издалека… Его били всю жизнь. Били — отец, мать, ребе, соседи, городовой, торговки, реб Иося… Все выводили его в люди… Когда ему было три месяца — его чуть не прикончили. Он стосковался по груди матери и заплакал. Дувид-портной толкнул люльку и разразился недобрыми пожеланиями. В самом деле, что надо ребенку, у которого никаких забот на свете?.. Он всунул в рот маленькому Шимшону холодную, пустую соску. Могло ли это его утешить?.. Дувид вспылил, отхлестал крикуна, предал его анафеме и забросал подушками. Сорную траву из поля вон, он будет говорить по нем кадиш[5]…

Когда ему минуло шесть лет, отец сказал ему: «Я нашел тебе хедер, на всю жизнь его запомнишь… Не ребе, а кат, палач… Отведаешь всего — и плеток, кнута… Из этого хедера ты выйдешь либо полковником, либо покойником…» Они шли рядом по улице, Дувид говорил встречным, что ведет сына к Кацу, и маленькое сердце билось от страха и стыда…

Кацу отец сказал:

— Я привел вам, реб Майер, разбойника, режьте его на куски, не жалейте, были бы кости, мясо нарастет.

Реб бил Шимшона в назидание другим, слободские парни — для собственного удовольствия, городовой — по указу императорского величества, по предписанию губернатора, приказу полицмейстера и распоряжению пристава; торговки — из подозрения, соседи — по привычке… Теперь уже все позади, общими усилиями его вывели в люди.

— Что ты молчишь, Мойшка? — спрашивает Иося. — Молодежь говорит, что наказывать нельзя. Как ты думаешь, выйдет из человека толк, если его не бить?

Шимшон едва сдерживал свое восхищение. Что за редкий человек! Опять он дал Иосе урок приличия… Так ему и надо, пьянице: не хвастай, не стыди людей, не унижай их друг пред другом! «Не сдавайтесь, добрый человек, во имя всего святого, не сдавайтесь!»

— Молчишь, Мойшка? — сокрушался Иося. — Ай-ай-ай… тебя уже вывернули наизнанку… Набили голову глупостями и сделали сознательным… Молодежь остается молодежью. Ей кажется, что в мире нет порядка: ударили — поболело и прошло, будто в воду кануло… Ой, не так! Удар — что лекарство, от всех бед спасает… Как можно не бить, разве бог нас милует?..

Шимшону показалось, что союзник его подмигнул ему. Воображаемая поддержка вселила в него дерзость:

— Вам незачем учиться у бога, вы сами, реб Иося, говорили, что у него скверный характер.

Старый цирюльник и его ученик переглянулись.

— Когда это я говорил, что у бога плохой характер?

— Это не все еще… Вы сравнивали бога с норовистым конем, фельдфебелем и приставом…

Простительно солгать ради заработка, но без нужды — этого Шимшон не ждал от Иоси.

— Что ты скажешь, Мойшка?

— Я скажу, что нынешние мальчики не то, что прежде. Мы не смели на вас глаз поднять, где уж нам было дерзости говорить…

Шимшон взглянул на того, кого мысленно так возвысил, и почуял в нем врага.

— Если вы не помните, реб Иосл, спросите этого господина.

Он назвал ученика Иоси господином, чтоб немного расположить его к себе. Тот даже не взглянул на Шимшона.

— Я не слыхал, чтобы реб Иосл так выражался…

Две оплеухи оглушили дерзкого ученика.

— Не развешивай уши, — учил его цирюльник, — не слушай, что тебя не касается, не распускай язык…

ШИМШОН РАЗВЛЕКАЕТСЯ

Муня, мальчик с компасом и шагомером в кармане, и Шимшон были старые друзья. В день праздника кущей они встретились однажды на синагогальном дворе и, точно давние приятели, сразу заговорили. У обоих были полные карманы орехов и страстное желание обыграть друг друга. Худой, с узкими плечами и впалой грудью, Муня поразил тогда Шимшона. Щуплая фигурка его время от времени давала резкий крен. Когда Муня, засунув палец, ковырял в маленьком припухшем носу, тело его почти отделялось от земли, вот-вот готовое упасть. Неустойчивость эта сперва рассмешила, потом испугала Шимшона. Он со страхом подумал, что, если этого мальчика легонько толкнуть, он рухнет, как подгнившее дерево…

— Ты часто падаешь? — заинтересовался Шимшон.

Муня не удивился вопросу, он насухо вытер нос и холодно ответил:

— Нет.

Другая особенность Муни вытекала из обладания компасом и шагомером. Счастливый собственник их всегда мог сказать, сколько он сделал шагов в западном, восточном северном и южном направлениях. Ему одному в городе известно было, что между ярмарочной площадью и елизаветинской крепостью пять тысяч двести шестнадцать шагов; Дворцовая улица тянется в восточном направлении, Большая Перспективная — в юго-восточном, юнкерское училище имеет пятьсот шагов в окружности, главная синагога — триста…