Исследование Апокалипсиса

В Откровении Христос именует себя вседержителем, но это не дает безусловных оснований считать, что божественный сын покушается на прерогативы отца. Яхве так квалифицировал себя в качестве создателя вселенной и человека, что они продолжают существовать только благодаря небесному творцу. Христос же является вседержителем лишь в духовном смысле, как держитель (ведущая сила, главная опора, стимул) духовной жизни, однако эту разницу рядовой верующий не видит. Однако Иисус в Откровении все-таки вытесняет Яхве.

Апокалипсис — страстный и предельно суровый монолог того, кто великолепно владеет словом. Его сочинение было избрано молодой церковью в качестве завершающего учения пророческого, провидческого произведения. Скорее всего, он не был тем, кто написал четвертое евангелие и соборные послания, но это нисколько не умаляет исключительной ценности того, что им было сделано: Откровение представляет собой выдающееся религиозное сочинение, оказавшее огромное влияние не только на церковь и духовную жизнь, но и на культуру в целом.

Дискуссии об авторстве Апокалипсиса никогда не прекратятся, но они значимы больше для богословия, чем для научной мифологии. Естественно, что как раз богословие настаивает на авторстве Иоанна: во-первых, Иоанн как пророк представляет собой весьма значимую фигуру в христианстве, он автор одного из евангелий; во-вторых, если читатель будет сомневаться в том, что книгу сочинил именно этот человек, то он поставит под сомнение все произведение, все, что в нем изложено. В качестве главного доказательства авторства Иоанна теология, как обычно, ссылается на авторитет древних христианских авторов.

Тот, кто называет себя в Апокалипсисе Иоанном, был не грек, а палестинский еврей, что следует из его имени, причем занимал среди христиан высокое положение, что позволяло ему называть себя просто Иоанном или «Я, Иоанн». О высоком статусе Иоанна говорит и сама тональность хотя бы обращений к семи церквам: хотя автор и передает слова Христа, в них явно усматривается и его собственный авторитет, его близость к основоположнику всего учения — к Христу. Он, видимо, имел все основания говорить о себе: «соучастник в скорби, и в царствии, и в терпении Иисуса Христа» (1:9). Я полагаю, что Христос был вполне реальной фигурой, человеком выдающихся организаторских, аналитических и ораторских способностей, прекрасно образованным великим мыслителем, блестяще определявшим наиболее актуальные и сложные проблемы. Скорее всего он был фанатически заряженным индивидом, умевшим увлекать за собой своих последователей и готовым на самопожертвование. Иисус истово верил в свое мессианское предназначение. Другое дело, что он, отвечая самым острым ожиданиям времени, был мифологизирован, возможно, еще при жизни. Как мы теперь очень хорошо знаем, мифологизация есть постоянная и неистребимая потребность ума, которая порождается бессознательным ощущением несовершенства людской природы и поисками идеального. Близость к Христу-мифу, который полностью вытеснил Иисуса-человека, придавала любому лицу особую весомость. В этом отношении Иоанн Богослов никак не мог быть исключением.

Э. Ренан отмечал, что Апокалипсис, явившийся под прикрытием весьма почитаемого среди христиан имени, произвел очень сильное впечатление в азийских церквах. Множество подробностей были ясны современникам. Рискованные предсказания близкого потрясения не могли удивить, а решительные речи Иисуса находили доверчивый прием. Притом в течение года мировые римские события могли казаться удивительным подтверждением книги, доказательством, что судьба Рима свершилась в соответствии с предсказаниями Откровения. Разочарование началось только после взятия римлянами Иерусалима, разрушения храма и окончательного утверждения династии Флавиев. Но религиозная вера не отказывается от своих надежд, притом что многие положения книги допускали различные толкования. Ее автор возвестил, что римская империя не восстановится и Иерусалимский храм не будет разрушен. Надо было найти лазейки для этих двух пунктов.

Различными богословами искомые лазейки были, конечно, найдены. Однако после примирения империи с церковью в IV столетии судьба Апокалипсиса подверглась, как не без оснований считал Ренан, большой опасности. Греческие и латинские ученые, не отделявшие будущности христианства от судеб империи, не могли считать боговдохновенной мятежную книгу, суть которой заключалась в ненависти к Риму и предсказании его гибели. Почти вся просвещенная часть духовенства Восточной Церкви, получившая эллинистическое образование, полная отвращения к милленаристским и иудео-христианским произведениям, объявила Апокалипсис апокрифом. Однако книга заняла такое прочное положение в Новом Завете, что изгнать ее было невозможно.