Исступление. Скорость

Вульц остановился, потом дал задний ход и вернулся к тому самому месту, где быстро погружалась в воду вторая машина. Он и Энне вышли на дорогу, чтобы полюбоваться делом своих рук, а мать Кот настояла, чтобы ее дочь тоже смотрела.

«Иди скорее, цыпленочек, ведь ты же не хочешь пропустить это. Ты на всю жизнь запомнишь это приключение».

«Мерседес» лежал на правом боку на заиленном дне канала, и они, стоя на шоссе и вдыхая влажный, полный болотистых испарений вечерний воздух, видели под водой окошко с водительской стороны. Тучи москитов набросились на них с кровожадным гудением, но на этих насекомых никто не обращал внимания – настолько сильно все трое были поглощены открывшимся им зрелищем.

– Стояли сумерки, – рассказывала Котай Лауре, облекая в слова образы, которые проносились на экране ее опущенных век. – Фары «мерседеса» продолжали светить даже после того, как он ушел под воду, и в салоне тоже горел свет. Наверняка у них стоял и кондиционер, потому что все окна оказались закрытыми, а когда машина полетела под откос, ни одно не разбилось и даже не треснуло. Мы прекрасно видели все, что делалось внутри машины, потому что ее покрывало всего лишь несколько дюймов воды. Мужчины не было – должно быть, он потерял сознание, когда «мерседес» летел с горы, – но женщина… Она прижалась лицом к окну. Салон заливало водой, но наверху, у стекла, еще оставался пузырь воздуха, и она из последних сил тянулась туда, чтобы дышать. А мы стояли наверху и смотрели. Вульц мог бы помочь ей, моя мать могла помочь, но они просто стояли и смотрели. Дверь, наверное, заклинило, а открыть окно женщина не сумела. Должно быть, она растерялась или испугалась сверх меры.

Котай пыталась отвернуться, но мать удержала ее и быстро заговорила. Слова вырывались из ее рта вместе с запахом водочного перегара и кислого грейпфрутового сока: «Мы не такие, как все, крошка. Никакие правила нас не касаются. Ты никогда не поймешь, что такое настоящая свобода, если не станешь смотреть!»

Тогда Котай закрыла глаза, но все равно продолжала слышать отчаянные крики старой женщины, которая задыхалась в ушедшей под воду машине. Впрочем, крики становились все глуше.

– Ее крики становились все слабей и слабей… и наконец она замолчала, – продолжала рассказывать Котай. – Когда я открыла глаза, сумерки уже сгустились и наступила настоящая ночь. В «мерседесе» все еще горел свет, и эта женщина все прижималась лицом к стеклу, но ночной ветер взрябил воду канала, и ее черты расплылись. Я поняла, что она мертва. И она, и ее муж. Тогда я заплакала, и Вульцу это очень не понравилось. Он даже пригрозил, что засунет меня к ним в «мерседес», а мать заставила меня выпить водки с соком. Мне было только семь, и всю дорогу до Ки-Уэста я провалялась на заднем сиденье, оглушенная спиртным. От водки я опьянела, и еще меня немного тошнило, но я все равно продолжала плакать – тихонечко, чтобы Вульц не услышал и не рассердился опять. Потом я заснула.

В салоне «мустанга» Лауры не раздавалось никаких звуков, кроме негромкого рокота двигателя и шуршания колес по асфальту.

В конце концов Котай открыла глаза, понемногу возвращаясь из сырых флоридских сумерек в долину Напа, где красный отсвет вечерней зари почти совсем погас и со всех сторон подступала ночная мгла.

Пожилого мужчины в «бьюике» уже нигде не было видно, да и «мустанг» больше не мчался вперед с прежней головокружительной скоростью, так что, возможно, тихоходная развалюха ушла далеко вперед.

– Боже мой! – негромко вздохнула Лаура.

Котай почувствовала, что ее всю трясет. Тогда она достала несколько салфеток из лотка между сиденьями, высморкалась и промокнула глаза. За годы дружбы с Лаурой она много раз рассказывала ей о своем детстве, но каждая история – а в ее прошлом их оставалось еще немало – давалась Кот нелегко. Когда она начинала вспоминать, ее тут же принимался терзать жгучий стыд, словно она тоже была в чем-то виновата, словно кто-то мог обвинить ее в каждом преступлении и в каждом приступе неистовства матери, как будто Кот не была невинным, беспомощным ребенком, случайно попавшим в мясорубку чужих безумств.

– Ты думаешь еще когда-нибудь увидеться с матерью? – спросила Лаура.

Кот все еще не могла прийти в себя от ужаса.

– Не знаю.

– А хотела бы?

Котай заколебалась. Руки ее сами собой сжались в кулаки, сминая влажные салфетки.

– Может быть.

– Господи помилуй! Для чего?

– Чтобы спросить у нее – почему? Чтобы попытаться понять и кое-что решить для себя… А может быть, и нет.

– Ты знаешь, где она сейчас живет?

– Нет. Но я бы не удивилась, если бы узнала, что она сидит в тюрьме или даже умерла. Нельзя так жить и надеяться дотянуть до старости.

Дорога стала спускаться с холмов в долину.

Котай неожиданно сказала: