Истинная жизнь

Но здесь присутствует и движение в противоположную сторону, возвращающее нас к отправной точке: возвышенная святая узаконивает повседневное отречение матери, в результате чего слово религии и морали без труда передается по цепочке из одних женских уст в другие. Вполне очевидно, что ключевым образом в нашем мире можно считать Деву Марию, вознесшуюся чуть ли не до божественного состояния, но в то же время превратившуюся в архетип матери – нежной, когда она смотрит на новорожденного сына, и скорбящей, когда держит на руках тело покойного. В конечном итоге этот возврат возвышенной святой к служанке-матери полностью меняет всю упомянутую выше четверку символов. Каким образом? Все дело в том, что каждый такой символ весьма замысловатым образом связан с каким-то другим. Поэтому можно сказать, что женщина всегда представляет собой некую случайную двойственность. Даже самая святая супруга в один прекрасный день может перестать таковой быть, уступив соблазну обольстить другого мужчину, лечь с ним в постель, став при этом очень опасной, причем до конца своих дней. В противном случае, если бы она была всего лишь женой и служанкой в доме, наивно сохраняя верность мужу, зачем ее надо было бы запирать, прятать и укрывать от посторонних взглядов? Но разве эта опасная обольстительница, скрывающаяся под личиной верной жены, не является той самой женщиной, которая, сжигаемая страстью, тайком бегает на свидания с мужчиной, готовая отдать за него даже жизнь? А если он вдруг умирает, не вверяет ли она в попытке спастись душу Господу, уезжая в какой-нибудь захолустный монастырь? И, проповедуя абсолютную верность и преданность, не становится ли там выспренной версией того, чем была в самом начале, то есть супруги?

В традиционном представлении женщина занимает некое положение, только если при этом может занимать и другое. Следовательно, ее можно назвать человеком, без конца меняющим одно на другое.

Но если сказать по правде, могущество данной двойственности куда значительнее, чем может показаться. При более внимательном рассмотрении можно обнаружить, что каждый из четырех упомянутых выше символов сам по себе двойствен.

В качестве самого простого примера можно привести жизнь женщины в традиционном обществе, том самом обществе, что служит объектом изучения со стороны этнологов и в этом качестве может считаться наглей историей. Во всех случаях женщина в нем всегда играет роль этакого умного домашнего животного. Нам известно, что кое-где мужчина может получить женщину, лишь заплатив за нее существенный выкуп, отдав пару-тройку коров, отрез ткани и т. д. В других культурах все обстоит с точностью до наоборот: мужчина женится на женщине, только если к ней прилагаются некие материальные ценности. Эта система основана на приданом. Но как объяснить, что в одних случаях движение женщин и денег происходит в одном и том же направлении, а в других – в прямо противоположных? При наличии приданого женщина уходит из одной семьи в другую с некоторым количеством денег и пожитков. Когда же имеет место чистый обмен, она переходит в новую семью, которая платит старой за нее выкуп. Это возможно только потому, что приобретение девушки обладает двояким смыслом, что и выражается двойственным характером движения денег. В первом случае она выступает в качестве рабочей силы, к тому же способной обеспечить воспроизводство рода, и поэтому стоит приличных денег. Во втором она, опять же, является силой, обеспечивающей преемственность поколений, но уже силой, нуждающейся в поддержке. С учетом этого нетрудно понять, почему приданое в том или ином виде даже сегодня является обязательным в привилегированных кругах – женщина в этом случае должна представать во всей своей красе, олицетворяя воспитанность и элегантность, в частности править на приемах, где ее наряд просто не может быть хуже, чем у любой другой. Это стоит дорого. В то время как африканская крестьянка, в свою очередь, должна не только вынашивать и рожать детей, но и заниматься тяжким трудом в поле, а для этого особых денег не требуется. Но между ними есть кое-что общее. Можно сказать так: женщину всегда приобретают как домашнее животное – либо как рабочую силу, либо как симпатяшку, сопровождающую хозяина и служащую ему украшением. Первых можно сравнить с тягловой лошадью, вторых – с персидской кошечкой. Много и таких, которые выступают одновременно и тем и другим.

Собственно говоря, внешнюю простоту самого первого, самого объективного и подчиненного напрямую женского символа, то есть служанки, сегодня подтачивают изнутри две абсолютно противоположные возможности.