— Сколько человек в Приемной, Бэйтс? — спросил Тавернер у лакея, когда рабочий день в консультации на Харли-стрит подходил к концу.
— Двое, сэр, — ответил тот, — леди и джентльмен.
— А-а, — сказал Тавернер. — Хорошо, пригласите леди.
— Я думаю, они пришли вместе, сэр.
— Тогда пусть войдет джентльмен. Мужчина никогда не возьмет с собой жену в подобный поход, — добавил он, обращаясь ко мне. — Он приходит с другом. Но мужчина, будучи более слабым полом и нуждаясь в защите, когда дело касается его нервов, позволяет своей жене взять его с собой.
Однако несмотря на инструкции Тавернера, они вошли вместе, и лакей объявил о них как о полковнике и миссис Юстэйс. Он был высокий привлекательный человек, сильно загоревший под лучами тропического солнца, а она — одной из тех женщин, которые делают честь своей расе, — стройная, грациозная, скрывающая горящий в ней огонь породистого животного, потомок многих поколений, защищенных добрым именем и заслуженным чувством собственного достоинства. Они составляли прекрасную пару, одну из тех, какие любят изображать светские хроники, и оба выглядели вполне здоровыми.
Разговор начала жена:
— Мы, то есть мой муж хотел бы проконсультироваться с вами, доктор Тавернер, о том, что беспокоит нас в последнее время. Эго часто повторяющиеся ночные кошмары.
Тавернер кивнул. Муж не проронил ни слова. Я пришел к выводу, что его сюда притащила жена против его воли.
— Я всегда знаю, когда это приходит, — продолжала миссис Юстэйс. — Он начинает бормотать во сне, потом говорит все громче и громче и наконец вскакивает и мчится через комнату, с треском натыкаясь на мебель, пока я что-нибудь не сделаю, чтобы остановить его, а потом просыпается в ужасном состоянии. Не правда ли, Тони? — спросила она, поворачиваясь к мужчине, молча стоящему рядом.
Не получив ответа, она опять вернулась к своей истории.
— Как только я поняла, что кошмар регулярно повторяется, я стала будить его при первых признаках беспокойства, и это давало неплохие результаты. Он перестал метаться по комнате, но ни один из нас не отваживался лечь спать, пока не наступал рассвет. Если говорить откровенно, доктор, мне кажется, что
— Вас тоже мучат кошмары? — спросил Тавернер.
— Нет, не настоящие кошмары, а необъяснимое чувство опасности, как будто меня подстерегает опасный враг.
— Что говорит ваш муж, когда он разговаривает во сне?
— Ах, этого я не могу вам передать, так как он говорит на одном из местных диалектов. Я думаю, мне следовало бы выучить его, не так ли, Тони? Ведь все равно во время следующей кампании мы собираемся в Индию.
— В этом нет необходимости, — возразил ее муж, — мы не собираемся возвращаться в этот район. — Его приятный интеллигентный голос был под стать его внешности — это был тип быстро вымирающих правителей империи. Такие люди не подчиняются примитивной демократии.
Тавернер внезапно обратился к нему:
— Что вам снится? — спросил он, глядя прямо ему в глаза. На мгновение показалось, что между ними встала преграда, но тот ответил с самообладанием, которое дается хорошим воспитанием:
— Обычные известные вам вещи: трясина, хочется бежать и не можешь. Все это следовало бы оставить в детской.
Я не сенситив, но я знал, что он врет и что ничего никому сообщать он не намерен. Он пришел к Тавернеру, чтобы успокоить свою жену, а не потому, что жаждал помощи. У него, по-видимому, имелись свои мысли относительно природы этого несчастья, и они были таковы, что он не стремился их высказывать вслух.
Тавернер опять повернулся к его жене.
— Вы говорите, что кошмары передаются и вам? Могу ли я попросить подробно описать характер ваших ощущений?
Миссис Юстэйс посмотрела на своего мужа и заколебалась.
— Мой муж считает, что у меня слишком богатое воображение, — сказала она.
— И тем не менее, — попросил Тавернер, — расскажите мне о ваших фантазиях.
— От волнения я, конечно, полностью просыпаюсь, но иногда мне кажется, что я вижу туземку в темно-синих одеждах, со свисающими на лоб золотыми монетами и множеством браслетов на руках. Она кажется очень возбужденной, она пытается что-то сказать моему мужу, но когда я вмешиваюсь и бужу его, она старается меня оттолкнуть. Именно после того, как я его бужу, я начинаю ощущать чью-то недоброжелательность, как будто кто-то при первой же возможности попытается причинить мне боль.
— Боюсь, — сказал полковник Юстэйс, — что я основательно напугал свою жену.
Мы невольно повернулись и посмотрели на него с удивлением — тембр его голоса полностью изменился. Природное самообладание не позволило дрогнуть лицу полковника, но не смогло помешать ему напрячься всем телом, что выдал его голос — он был выше на пол-октавы и отдавал металлом.