Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.

Экономические результаты понять сравнительно легче. Любой землепашец, возделывавший земли, увлажняемые дождями, способный создавать излишки, мог обменять свою продукцию на топор или плуг. Любой преуспевающий крестьянин мог впрячь в плуг быков. В геополитических терминах экономический рост непропорционально сильно сдвинулся к увлажняемым дождями долинам Анатолии, Ассирии, Юго-Восточной Европы и Северного Средиземноморья. Этот регион развил экономику, в которой индивидуальное крестьянское домохозяйство полагалось непосредственно на развитый экономический обмен и профессиональную специализацию. Собственный труд и орудия, относительно независимые от прочих домохозяйств, создавали излишки — стимул для мелкой частной собственности, демократизации и децентрализации экономической власти. Непосредственные экономические практики (относительно «интенсивная» сторона экономической власти (что рассматривалось в главе 1) могли стать новым средством исторической организации власти, которым они стать не смогли, уступив развитию первых цивилизаций.

Другим экономическим изменением было усиление локальной торговли и торговли на средние расстояния. Вспомним, что большая часть торговли на большие расстояния была торговлей металлом. Теперь же, когда доминирующий металл — железо был обнаружен, торговля практически повсеместно локализовалась. Все больший спрос исходил от крестьянских домохозяйств, требовавших полусырьевых товаров (одежды, вина и т. п.), относительно громоздких и все еще недостаточно практичных, чтобы перевозить их на большие расстояния по суше. Эти товары можно было доставить морским транспортом. Морской транспорт передвигался не по подготовленным и контролируемым коммуникационным маршрутам. Хотя власть и могла контролировать все внутренние моря (Средиземное море, Черное море, Арабский залив и т. п.), торговля продолжала децентра-лизировать и демократизировать экономическую власть. Практики крестьянских домохозяйств были теснее связаны с экстенсивными торговыми маршрутами. Мы наблюдаем усиление организационных средств экономической власти — то, что в главе 1 я назвал «цепями практик».

Военные и политические последствия были более сложными и разнообразными. Крестьяне становились более критически важными и автономными акторами экономической власти, но местные традиции определяли то, как это выражалось в политических и военных терминах. На Западе, то есть в Южной Европе, за пределами Греции, до сих пор не существовало никаких государств, никакой власти, которая могла бы сдерживать торговцев и крестьян, помимо разве что слабо развитой племенной и поселенческой аристократии. Поэтому деревни и племена, весьма нестрого мобилизованные аристократией, сами развивались как военные и политические силы.

Другой ближневосточной крайностью были хорошо организованные империи доминирования, подобные Ассирии, которые могли поддерживать контроль над крестьянством, мобилизуя его в пехоту, снабжая железным оружием, доспехами и осадными орудиями. Дешевое оружие и высокая продуктивность земель, увлажняемых дождями, повышали возможности экипировки и снабжения масс. Традиционным базисом для координации таких масс была империя. В долгосрочной перспективе это усиливало подобные империи.

Разумеется, для традиционного государства, которое даже не обладало крестьянскими землепашцами, появился третий вариант: использовать крестьянские излишки, чтобы платить иностранным наемникам. Забегая несколько вперед, отметим, что это была стратегия, адаптированная египтянами. Хотя они были единственной державой, которая не выплавляла железо, они уцелели и даже процветали, предпочитая платить грекам за весь процесс — от выплавки до убийства! Одним словом, политические и военные сдвиги были геополитическими, трансформировавшими региональный баланс сил в большей степени, чем внутренний баланс любого конкретного государства.