Истоки

Говорят, кроткие унаследуют землю. Но кто это говорит? Древние учителя – странники по пространству и времени? Есть ли такие? Придут ли ещё со своих страниц? Если б и явились, то молчали бы, наверное. Потому что вроде как истин больше нет, стало быть, говорить нечего. Все теперь умные. Но кто наследует? Где кроткие? Раньше вроде на них земля и держалась. Но теперь уж и земли нет. Закатана под асфальт, и оторваны мы давно уже от неё. Нужны ли теперь те, на которых она держится?

Кстати, слышал я, что уже между государствами воздухом торговля идёт. Этого добра у нас, понятное дело, завались, не жалко, но только кажется мне, что дельцы наши готовы и опоры небесные продать по-тихому… А ведь если небо рухнет, кто будет держать его на плечах, когда все разбегутся? Вон, стоит невдалеке, попирает потихоньку – и как-то легче становится...

Эх, Сёма, Сёма! Дай обниму! И хочется что-то сказать, да не знаю как. Получается, что к самому главному и слов не бывает. Вроде и молчишь, а будто учишь… Небось, опять сейчас улыбнёшься виновато, да глаза потупишь. Идёшь ты к нам или нет? Ай, да ну тебя! Видать, снова столпом стал. Не время, значит, ещё...

ПТАХИ

И стояло лето Господне, и открыты были двери всех храмов, кто хотел – входил, кто хотел – выходил, и ехали люди мимо по своим делам. И стояли у храма нуждающиеся, и ловили взгляды идущих. Те, кто смотрит в глаза жизни, замедляли шаги, бросали копейку, ибо видели правду в нужде и шли дальше. Те, кто отворачивал взгляд, ускорялись, стараясь стать незаметными, и проходили вперёд. Но сверху было видно, что их шаги вперёд превращаются будто в шаги назад. Были и те, кто живёт, не признавая нужды, они шли равнодушно и ничего не давали, ибо для них другие – незаметны. Но не было незаметных для того, кто сверху.

Стояла средь них одна в чёрном платке, не тянула руку, не искала взгляды, а смотрела далеко – сквозь людей, сквозь машины, дома, будто видела бесконечное. И спрашивали её: «Что узрела ты там? Иль ослепла уж?» Но она не отвечала. И думали о ней, что не от мира сего. Но голубь на ветке смотрел на людей и шептал тихо: «Истинное Царство есть Царствие Небесное, и лишь Царствие Небесное есть истинное Царство, но Царство это не от мира сего».

И видели, как кормила птиц небесных. Беспечны были птицы. Клевали у неё с рук и хватали крохи с земли. И шутили иные: «Сама чуть жива, а птах кормишь… Ужели задумала с ними улететь?» Но она не отвечала. А сверху было видно, что у всех есть крылья, но кто-то летает, а кто-то нет. И стоял на крыльце храма человек в рясе, смотрел на играющих детей и молвил: «Поистине птицы небесные живут по закону Божьему, не копят впрок, а находят на каждый день и радуются жизни». Но не видел он птах у врат.

Сверху же было видно, что есть врата, есть храм и есть торг. Есть те, кто вошёл во врата, и те, кто не может войти. И видно было, что храм не вечен, но вечен торг и врата. Ибо всегда есть что продать и всегда есть то, куда идти.

А по улице бежали дети. Радовались дню, радовались игре и кидали друг в друга плодами земными – жёлтой алычой, и кричали друг другу: «попал – не попал». И шли люди. И каждый хотел попасть.

И ехали князья мира сего, и входили в храм. А та, что в чёрном платке, отдавала всё что есть, тем, кто в толпе людской. И один из них видел и смеялся. Но слышал в тот день на службе: «Истинно богат, кто раздаст имение своё». И выходил из храма и видел, что протянуты руки за милостыней, но видел, что она стоит последней. И злился, потому что не просила. Потому что слышал, как в храме читали: «И последние станут первыми».

И говорили ей люди: «Почему не идёшь в церковь? Боишься исповедать?» Но она не отвечала, лишь всегда стояла в тени. А сверху было видно, что невозможно уйти от своей тени.

Так некоторые входят, но не заходят, и так кому-то дано, а кому-то не дано. И стояла женщина в чёрном платке так вечно, менялись годы и названия, сменялись люди и птицы, лишь она не менялась, но истончилась за веки вся. И превратилась в нитку, которую все проталкивают через игольное ушко и приговаривают: «Эх, не лезет…» Качают головой и поднимают глаза вверх.

ЛЮДИ КНИГИ

Этот город был подобен хорошему старому роману – начинался с роддома, а заканчивался кладбищем. Старинный каторжный тракт, обросший торговыми моллами в центре и утяжелённый безликими промзонами по окраинам, будто единый сюжет, пронизывал его от начала до конца. Город был рождён как пристанище на этом пути и оставался им по сей день. Люди появлялись здесь как-то случайно, зацепленные обстоятельствами или чужими решениями, и обычно быстро осваивались в местной жизни, не пытаясь стремиться к большему. Те, кто умел стремиться к большему, сюда и не попадал.

Архангельский был не из таких. Он был прислан сюда распоряжением Центра с совершенно конкретным заданием – найти Людей Книги. Командировка не обещала быть долгой, все расчёты указывали на то, что Люди Книги должны были быть где-то здесь, однако уже долгое время Архангельский наблюдал за городом, не находя и следов их присутствия.