Истоки

Странно. Здесь год 1391-й, а у нас? Кажется, 2012-й. Погружение в этот быт уже заставляет вспоминать – какое сейчас календарное число на родине, вынуждая прибавлять годы и лунные декады к исламскому летоисчислению, а не наоборот… Что значит эта разница в шесть веков?

Где-то внизу шумит. Пора отдохнуть. Сойти с дороги на изумрудную молодую траву, к шумящему внизу ручью, стекающему из-под талых снегов. Погрузить в него руки. Напиться. Набрать воды. Бросить камень, улыбнувшись мелкому всплеску, лечь на спину и возвести глаза к синему небу... Разве не для этого придуманы путешествия? Сладкая истома накопившейся усталости. Барашки-облака…

Растянувшись на зелёной лужайке и наслаждаясь томной прохладой, он вдруг обратил внимание, что на вроде бы хаотично расположенных белых камнях вокруг выгравированы закорючки персидских цифр. Именно цифр – они похожи на наши, а алфавит фарси всё ещё было лень учить. И что это? Ещё какие-то чёрточки…

Господи! Лежу посреди кладбища! Подъём!

Через некоторое время, заинтересовавшись увиденным, наклоняясь и пытаясь сопоставить даты, он вдруг понял, что величина этих цифр составляет неприлично малую величину:

девять лет, четыре года, восемь лет и несколько (прописью) месяцев... Как так? Здесь что, одни дети?

Чувство чужого взгляда заставило оторваться от драмы расследования… Мы всегда чувствуем его.

На холме невдалеке стоял старик.

Что можно сказать с таким словарным запасом? Только «салам алейкум».

- Алейкум ассалам! – ответил старик и не спешил со следующими словами, разглядывая странника.

- Сафар, – крикнул он после некоторого взаимного молчания. Это значило «путешественник».

Старик чуть расслабился, потом произнёс некий вопрос и, поняв, что его не понимают, приглашающе махнул рукой… Отказываться было глупо. Они поднялись по склону…

За пригорком стояло несколько квадратных глинобитных строений, не обнесённых, однако, как здесь принято, высоким забором. Указав рукой в сторону кладбища, старик с улыбкой спросил что-то. «Немифахма» («не понимаю»), – ответил он. Усмехнувшись и махнув рукой, старый проговорил что-то, из чего странник понял «мехмун» (что значит «гость») и «чай» (что значит «чай»). Они подошли к одному из строений, он пригласил гостя сесть, скоро зашипел чайник и завязалась нехитрая беседа. Куда, откуда, имя, кем работаешь, куда направляешься – это более-менее он мог объяснить. Пространные комментарии старика вселяли спокойствие. Явно философствует... Гость выложил на скатерть и свою лепёшку, из вежливости пощипал хозяйской снеди. Старик периодически отходил куда-то, по возвращении нечто комментируя. В целом, это было неплохое общение, где отсутствие слов компенсировалось знаками рук. Единожды он осмелился даже поднять тему детского кладбища, но так и не понял объяснения, констатировав «немифахма», на что старый сделал такой знак указательным пальцем, что-то вроде «погоди, через пять сек объясню тебе по-нормальному». В общем, пора было прощаться – солнце спало, а холод в этих горах бывает мертвецкий. Он поёжился от одной мысли об этом… Да ещё ведь машину ловить...

Неспешность старика и периодический знак «погоди, не рвись» ясно давали понять, что они чего-то ждут. Ответ подоспел очень скоро.

На шоссе за холмом просигналила машина, кто-то крикнул нечто, и старик махнул рукой: «Пошли».

«Очень интересно… Местное гостеприимство?» – мелькнуло в голове. Он свернул оставшуюся половину лепёшки назад в рюкзак и, отказавшись от предложенного провианта, взял всё же одно яблоко, поблагодарив хозяина.

- Эй, шурави, сюда ходи, город нада машин! – кричал с асфальта улыбчивый пожилой водитель.

Попрощались.

Водитель, Ярдин, оказался сносно говорящим по-русски, так как был каким-то чиновником в 1980-х, во время советского присутствия. Взял достаточно умеренную цену за путь до Чарикара, хотя изначально предполагал, что везти надо в Кабул. Пообщавшись о том о сём, неплохо, очень познавательно, они провели время в пути, и в какой-то момент разговора Ярдин, наконец, сказал:

«Знаешь, старик просил меня объяснить тебе суть того, что он не смог объяснить тебе сам. Это действительно могилы, но не детей, а их могилы, там похоронены эти «хаджи». Ты только что побывал в пристанище суфиев, друг. Так вот, они ведут иной отсчёт своим годам. Длинный платок на их шее или в тюрбане, ты навряд ли это заметил, испещрён знаками. Это столбики, риски, просто палочки. Дело в том, что когда этот человек чувствует, что прожитый миг был для него счастливым, цельным, великим, незабываемым или познавательным, он просто рисует ещё одну палочку на своём платке, обычно обозначающую один час или закорючку за один целый день. Несколько линий – несколько часов или дней счастья. Очень просто. И вот когда этот старик умрёт, другие соберутся и будут складывать все эти его часы и дни. Эта сумма сложится в какие-то годы, и именно эту цифру набьют на камне. Ведь только это и есть наша настоящая жизнь».

Послесловие