Навстречу вышел широкоплечий молодец лет двадцати, с большими деревянными вёдрами, полными свежего навоза, и уставился сверху вниз на маленького и худосочного ключника. Его высокий рост скрадывала небольшая сутулость, образовавшаяся, видимо, от постоянного ношения различных тяжестей. Босые ноги его, а также портки и рубаха, были измазаны тем же навозом.
– Чего шумишь? – глухим басом произнёс Оскол. – Сам же велел в хлеву убрать.
– Сколько можно ковыряться здесь? Вон уже свиньи визжат – голодные, а он всё никак не может убрать, как будто неделю там не появлялся.
– А ты вели поменьше коров кормить, тогда быстрей буду управляться.
– А молоко тогда откуда брать будем? Чай любишь его – молоко-то?
– А оно мне достаётся? – усмехнулся Оскол. – Хорошо хоть квасу вдоволь.
– Дерзишь, неслух. Вот скажу князю – он тебе задаст.
– За что? За то, что у коров долго убирал?
– Он найдёт за что. Скажу, что ты ночью к девкам в девишную лазил.
– Так я ж не лазил!
– А я скажу, что лазил. Испугался? То-то. Помни, кто тебя, сироту, выкормил и на ноги поставил.
Оскол поставил вёдра на землю:
– Я об этом всё время помню. Позволь в благодарность я тебя обниму.
Оскол широко раскинул свои руки и шагнул к Билюду. Ключник в ужасе, посматривая на пятна навоза на его одежде, попятился назад:
– Ты чего это, чего?.. Задушишь ещё, медведь этакий. Ты это, заканчивай давай скорей, да свиней покорми. Там тебе уже девки целую бочку помоев подготовили, – и Билюд бочком, бочком посеменил прочь.
– Так я уж закончил, – заулыбался вдогонку ему Оскол.
В пекарне, куда зашёл Оскол, стоял стойкий кислый запах, перебиваемый ароматом свежевыпеченного хлеба. Молодые, испачканные в муке девки и жёнки, месившие тесто, увидели Оскола, захихикали и, переглядываясь и бросая на него озорные взгляды, начали перешёптываться меж собой.
– Где здесь помои-то? – смущённо, переминаясь с ноги на ногу, спросил Оскол. – Билюд сказал, что для свиней приготовили.
– А ты Милолику попроси, чтоб показала, – засмеялись девки. – Тебе она не откажет.
– Ты чего сюда пришёл-то весь в дерьме? – властно закричала пожилая и дородная тётка. – Чай хлеб для князя и для дружины печём. Ещё не хватало, чтоб навоз ненароком попал…
– Тётка Скрева, так Билюд же сказал… – начал оправдываться Оскол, но та его перебила:
– Билюд наговорит, только слушай. Бочка, чай, во дворе, а не в пекарне.
Скрева отломила здоровенный кусок душистого и ещё тёплого только что испечённого хлеба и протянула его Осколу.
– Вот, поешь потом.
Милолика подошла к Осколу:
– Что ж ты так испачкался? Давай снимай хоть рубашку – постираю…
– Чего одну рубашку?! И портки снимай! – засмеялись девки. – Милолика, помоги ему.
Оскол не стал дожидаться очередных подначек, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.
– Злые вы, нехорошо человека обижать, – Милолика вернулась на своё место.
– Милолика, скажи, – допытывались девки, – не боишься с ним обниматься? Вон какие у него ручищи-то! Небось такой детина обнимет – все косточки захрустят.
– Нет, он ласковый, – улыбнулась она в ответ. – Он даже лишний раз обнять боится.
– Сватов не собирается засылать? – спросила одна.
– Пока нет. Обещал заслать, как только воином станет.
– О-о! – все засмеялись. – Когда это будет! Разве князь его от коровьих хвостов отпустит? Чтоб воином стать, надо мечом владеть, а не за хвосты коровам дёргать.
– Хватит парня оговаривать! – властно повысила голос Скрева. – Робкий – не значит плохой. И работы никакой не чурается. А ну хватит галдеть – работа не ждёт!
* * *
Оскол стоял в ручье, по колено в воде, и яростно отстирывал пятна навоза, въевшиеся в рубашку. Выстиранные портки уже сушились на камне. Он в который раз потёр пятна глиной, а затем опять начал смывать водой.
– Оскол! – с крутого берега сбежал Рюрик. – А я тебя ищу. Мы же хотели с тобой ладью нашу конопатить.
– Там нужно несколько досок заменить – сгнили они от старости, а потом уж конопатить.
– А я надеялся, что под парусом в море выйдем.
– В следующий раз. Ты только смолы достань! – отжимая рубашку и вылезая на берег, сказал Оскол.
– Я достану! – пообещал Рюрик. – Тогда, может, на мечах сразимся?
– Можно и на мечах.
– А «солнышко» ещё раз покажешь? А то у меня не получается так же ногами перебирать.
– Покажу и «солнышко». Ты, когда его делаешь, о ногах не думай, а думай о противнике, понял?
– Понял. Оскол, смотри!
Отрок достал из-за пазухи кинжал в украшенных серебром ножнах.
– Откуда он у тебя? – раскладывая на камне рядом с портами рубашку, спросил Оскол.
– Князь подарил.
– Князь Яромир?
– Не-ет, – замотал головой Рюрик. – Князь Вратибор.
– Не называй его так. Он княжич, как и ты.
– А я буду… – надул губы Рюрик.
– Да никак ты злишься на князя Яромира?!
– А чего он! – у отрока дрогнул голос.
– Рассказывай, что случилось?
– Он меня прикормышем обзывает, да и дети его…
– А ты, значит, обиделся?
Рюрик, не ответив, присел на камень рядом с сушившейся одеждой Оскола.