Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Список его научных публикаций открывает «История Киевской духовной академии» (1843), написанная еще на студенческой скамье в качестве курсового сочинения[625]. Не будет слишком смелым предположить, что эта книжка дала толчок другим работам в этом направлении, в частности монографии И.А. Чистовича по истории Санкт-Петербургской духовной академии (1857)

[626], готовившейся и вышедшей в свет в пору ректорства Макария. Как церковный историк митрополит Макарий в значительной мере фактографичен и по обилию приведенного у него материала намного превосходит всех предшествующих авторов. Н.Н. Глубоковский отмечает, что свою деятельность он начал раньше Филарета (Гумилевского), выпустив еще в 1846 году «Историю христианства в России до равноапостольного князя Владимира, как введение в историю Русской Церкви». Сама эта многотомная история начала выходить только с 1857 года, а ее последний, XII том появился в свет уже после кончины автора, в 1883 году. Но по своему объему один лишь этот том почти равняется всему сочинению Филарета, хотя оно «обнимает время меньше на полтораста лет и не затрагивает многих крупнейших событий позднейшей эпохи».

Стремление к фактической полноте Н.Н. Глубоковский считает одной из характерных сторон деятельности Макария как историка Русской церкви. Пафос его труда – это свидетельство

об истории с помощью документов, которые мыслятся самодостаточными. Считая «Историю» Макария колоссальным творением, «достойно конкурирующим с “Историей России” проф. С.М. Соловьёва», Н.Н. Глубоковский замечает, что ее автор «был счастлив ценными открытиями и обогатил науку множеством всяких сокровищ несомненного и высокого значения»; его труд «остается великим научным памятником, хотя часто носит отпечаток документального копирования внесением добытых им материалов in extenso – иногда почти в сыром виде». Вторую существенную черту «Истории» Макария Глубоковский усматривает в «художественно-повествовательном ее характере на всем протяжении целой серии», отказывая ему в то же время в концептуальной созидательности. «С течением времени, – пишет он, – критический элемент выступает у него энергичнее и шире, хотя остается чисто фактическим». В результате третьей особенностью историографии митрополита Макария оказывается «относительность исторической критики, принципиально удовлетворявшейся фактической вероятностью по прямой ассоциации событий»

[627].

Трудившийся под началом Макария в Санкт-Петербургской академии и выступавший по ряду дисциплин в роли его ассистента архиепископ Никанор (Бровкович) (1826–1890) характеризует его такими словами:

Вообще надо иметь в виду, что ум преосвященного Макария был необыкновенно работящий, легко схватывающий, ясный и точный, но совсем же поверхностный, крайне неглубокий и в довершение всего надменный, от легкости и необъятности достигнутых не столько успехов, сколько похвал. Ведь его усердные чтители в светской печати провозглашали гением, не менее, – тогда как наши духовные, особенно же киевские академики, зло, хотя и тайно, порицали[628].

Критика в адрес Макария со стороны киевских ученых относилась отчасти к его во многом эклектическому труду по догматическому богословию. Что же касается исторических сочинений, то в Малороссии тогда мало кто мог судить о них с достаточной компетентностью, разве что Филарет (Гумилевский). Он, в самом деле, ощущая известную конкуренцию со стороны Макария, давал порой весьма суровую оценку его трудам, называл Макария «скорым в делах, но мало основательным», статьи его считал содержащими «пустые догадки и бестолковое многословие»[629].