Отпуская русского посла, Наполеон спросил у него: по какой дороге лучше всего идти к Москве. «К ней ведут несколько дорог, – с редкой находчивостью отвечал Балашов, – и можно даже взять путь через Полтаву».
Старый французский эмигрант с весьма известным именем, совершивший несколько путешествий по Франции в ту эпоху, когда в ней уже властвовал Наполеон, и который никогда не был представлен императору, находился в Вильне во время вторжения французов. Всем обязанный за себя и за свою семью русскому государю, который проявил к нему в его несчастьях самое благородное великодушие, этот француз испытывал естественное отвращение к тому, чтобы в какой-либо форме приветствовать властелина Европы, врага императора Александра. Тем не менее, так как старинный друг его семьи, близко стоявший к Наполеону, предупредил его, что он будет призван и подвергнут допросу самим Наполеоном, эмигрант этот решил добровольно представиться императору. В назначенный для аудиенции час камердинер ввёл эмигранта и громко назвал его имя в той самой приёмной, где за несколько дней перед тем принимал император Александр.
Наполеон встретил эмигранта приветливой улыбкой, сказал, что он был осведомлён о его последней поездке в Париж и, прохаживаясь с ним вдоль и поперёк комнаты, поставил ему следующие вопросы:
– Вы видели здесь императора Александра?
– Я имел честь представиться ему.
– Он на самом деле правит государством?
– Он много работает со своими министрами, ему докладывают о всех важных делах.
– Я не то спрашиваю. Пользуется ли он на самом деле полной властью? Не влияет ли на него преобладающий над ним Сенат?
– Сенат в России представляет лишь высшее судебное учреждение, – суд последней инстанции. Насколько мне известно, у Сената нет ни возможности, ни желания бороться против верховной власти.
– Зачем русские так быстро отступили и не захотели попытать счастья в сражении здесь или в окрестностях города? У них в Вильне была позиция, которая обошлась бы мне в двадцать тысяч человек.
– Быстрое наступление французской армии, направляемой столь искусными генералами, вероятно, застигло врасплох русское войско, которое не сочло возможным бороться с ней.
– О нет! Вы ошибаетесь. Мы шли совсем не быстро. Меня заставили потерять много времени… Я с сожалением начал эту войну, благодаря которой прольётся много крови. Император Александр, не соблюдавший условий Тильзитского трактата, принудил меня начать войну. Государь этот в своей ранней молодости получил плохое умственное развитие: он воспринял ложные филантропические идеи своего воспитателя, некоего Лагарпа. Поверите ли, в наших беседах в Эрфурте мне пришлось оспаривать его взгляды, будто бы избранное народом правительство более обеспечивает счастье народов, чем наследственная власть. Как будто надо быть божеством, чтобы править людьми! Случайность наследственности пригоднее для счастья людей, чем их собственный выбор.
Подобные слова изумительны в устах такого человека, если только он говорил искренно. Он продолжал в том же духе:
«Император Александр не любит этикета, он почти всегда без свиты. Таких же приёмов держится мой тесть, австрийский император. Он не раз выражал мне своё удивление при виде моей многочисленной свиты. Я отвечал ему, что французам надо импонировать даже внешним проявлением власти, и притом, положение моё совсем иное».
Говоря о литовском дворянстве, он употребил грубое выражение, которое я здесь не повторю. И вообще он не считался с поляками, которые жертвовали ему своим состоянием и своей жизнью. Он писал из Москвы герцогу Бассано, что одни женщины в Польше обладают умом и характером.
В своих инструкциях архиепископу де Прадту он советовал ему главным образом
Глава VII
Во время своего пребывания в Вильне Наполеон потребовал, чтобы дамы явились на приём в замок.
Недомогая нравственно, еще более, чем физически, я хотела уклониться от этого визита, но мой отец указал мне на положение, в котором он находился. Недоброжелательные лица представили его как сторонника русских, и если б не вмешательство неаполитанского короля, он бы даже не попал в представленный Наполеону список граждан.