Я заинтересовался этим приемом Орловского и с любопытством разглядывал подставного командира отряда. Худощавый, высокого роста блондин, в армейской пилотке, френче и широченных брюках-галифе. На узкой талии и плечах портупея, на ней кобура с наганом и кавалерийская шашка. Всем своим видом он отличался от остальных партизан — и одеждой, и польским акцентом, и мягким говором, а главное — замысловатым пенсне, насаженным на небольшой острый нос.
Находку Кирилла следовало использовать шире. Что, если не один, а два или несколько отрядов будут воевать под псевдонимом Муха-Михальский? Тогда дезинформация и недоумение панов еще более возрастут.
Посоветовавшись с Орловским, я решил тоже использовать фамилию бывшего хорунжего. Пусть паны думают, что он способен мгновенно переноситься за сотни верст, и дрожат при одном его упоминании! Впоследствии нашей хитростью воспользовались и командиры других отрядов. Эффект получился очень сильный — Муха-Михальский фигурировал в польских докладах как опаснейший политический преступник со сверхъестественными способностями к передвижению.
В лагере Орловского мы пробыли несколько дней. В один из них разведчики доложили своему командиру о том, что по железнодорожной ветке в районе станций Буды —
Барановичи будут проезжать высшие офицеры, участвовавшие в осенних учениях польских войск.
Я предложил Кириллу захватить поезд и разоружить офицеров. Он согласился:
— А почему бы не попробовать! Может, повезет?
Для осуществления этой дерзкой операции я предоставил всех людей, которых привел с собой. Орловский взял своих 17 смельчаков, в том числе Василия Коржа и Муху-Михальского. Мы вооружились гранатами, пятью ручными пулеметами, загрузили вещевые мешки продуктами и двинулись в путь.
На рассвете наш объединенным отряд сосредоточился в небольшом лесу, неподалеку от разъезда Буды. Весь день просидели в засаде, а к ночи под нудным осенним дождем вышли к зданию разъезда и остановились, услыхав хоровое пение под гармошку. Оказалось, в доме начальника разъезда, пожилого усатого железнодорожника, собралась на вечеринку молодежь. Мы предупредили парней и девушек, чтобы никто из дома не выходил, и проверили график движения поездов.
Напуганный нашим появлением, железнодорожник пояснил, что вскоре проследует экспресс, но здесь не остановится. Тогда партизаны стали заваливать рельсы шпалами, приготовленными для ремонта пути, а сами расположились в засаде по обе стороны насыпи.
Ждать пришлось недолго: загудели рельсы, замелькали паровозные огни. Кирилл Прокофьевич, как заправский железнодорожник, просигналил в темноте красным фонарем, предупреждая машиниста о том, что необходимо замедлить ход и остановиться. Тишину ночи прорезал зычный свисток: на паровозе увидели и поняли сигнал опасности. Экспресс затормозил, плавно подкатил к разъезду и, выпуская клубы пара, остановился. Из окон спальных вагонов на землю падали отблески света: пассажиры еще бодрствовали.
Дальше все происходило по разработанному плану. Два партизана вскочили в будку машиниста и приказали не прикасаться к рычагам управления, а остальные бойцы устремились в вагоны. В ночной тишине громко прозвучал голос:
— Панове! Поезд окружен повстанцами отряда Мухи-Михальского. Прошу соблюдать спокойствие и не применять оружие. Если раздастся хотя бы один выстрел, повстанцы откроют пулеметный огонь и забросают вагоны гранатами.
Затем в соответствии с планом операции последовала вторая команда:
— Охране и офицерам сдать оружие... Всем гарантируется полная личная безопасность. Понятно?
После короткого молчания кто-то откликнулся:
— Розумем! (Понимаем!)
Бойцы Орловского оцепили поезд, а я со своими ребятами стал переходить из вагона в вагон. Офицеры и охрана экспресса без сопротивления сдали оружие. В почтовом вагоне мы изъяли содержимое денежного ящика и корреспонденцию. Муха-Михальский написал по-польски расписку, в которой указал, что поезд был задержан повстанцами под его командованием, деньги конфискованы для нужд трудового народа, а частная корреспонденция спустя два-три дня будет доставлена адресатам через почтовые отделения.
Вся эта операция без единого выстрела заняла не более тридцати минут.
Выйдя из вагона, мы разрушили телеграфную связь и приказали поездной бригаде не двигаться с места в течение двух часов. Сами же, прихватив трофеи — оружие, почту и деньги, через топкие болота и камышовые заросли Полесья выбрались на сухое место и после небольшого отдыха двинулись в лагерь Орловского.
Назавтра вездесущие разведчики доложили, что утром на разъезд прикатил бро-
непоезд и стал усиленно обстреливать из пушек и пулеметов окрестные леса. Увы, резвые паны опоздали по меньшей мере на восемь часов.
Когда мы вернулись в лагерь, партизан Муха-Михальский, изящно щелкнув каблуками, попросил у Орловского разрешения отдохнуть и затем, не снимая ремней, кобуры и шашки, улегся в своем шалаше.
— Ну, как, пан Муха-Михальский? — улыбаясь спросил меня Кирилл Прокофьевич.— Как вам понравилась истекшая ночка?