Когда Государь приезжал в Инженерное училище и, окончив его осмотром, направлялся к выходу, то кадеты училища, следовавшие до того все время на почтительном расстоянии за своим начальством, в этот момент теряли всякую дисциплину и бросались к Государю, чтобы подать ему шинель и вынести его на руках к экипажу. Это было, так сказать, уже их неотъемлемое право, против которого не восставало начальство и которое Государь всегда снисходительно допускал. Они подымали его при этом буквально на воздух и чуть не бегом выносили по лестнице к экипажу. Понятно, что Государю такое воздушное путешествие было вовсе неудобно, но он терпел его, чтобы доставить юношам счастье чем-нибудь выразить их любовь и преданность ему. Однажды, при общей торопливости занять место, случилось, что кто-то нечаянно щипнул Государя, желая, конечно, в излишнем усердии, хоть за что-нибудь прицепиться. Государь и на это не рассердился.
— Кто там щиплется? Шалуны! — сказал он, лежа на кадетских руках при спуске с лестницы. (2)
В 1831 году, когда холера впервые посетила Москву. Император Николай Павлович, извещенный эстафетой, решился тотчас туда ехать. Императрица Александра Феодоровна, напуганная неведомой и страшной болезнью, умоляла Государя не подвергать себя опасности, но Государь остался непреклонен, тогда Императрица привела в кабинет Государя Великих Княжон и Великого Князя Константина Николаевича, тогда еще ребенка трех лет, думая, что вид детей убедит Императора.
— У меня в Москве 300 тысяч детей, которые погибают. — заметил Государь и в тот же день уехал в Москву. (2)
Несмотря на очень холодную зимнюю погоду. Николай Павлович постоянно гулял пешком всякий день. В 1830 году он шел по Дворцовой набережной и видит, что перед ним идет человек в одном сюртуке. На дворе было 22 градуса мороза.
Неизвестный шел скорым шагом, то тер руки одна об другую, то клал их в карманы, и видно было, что бедняга продрог от холода. Государь ускорил свои шаги, нагнал его и спросил торопливо:
— Неужели на вас один сюртук?
— Шинель я отдал в починку, Ваше Величество. — отвечал тот.
Государь, нагибаясь к нему ближе, сказал строгим голосом:
— Ступайте скорей на гауптвахту, ступайте сейчас же… в Зимний дворец…
Государь рассказывал, что, нагибаясь к нему ближе, он хотел удостовериться, не пахнет ли от него вином.
Продолжая идти с ним рядом, Государь расспросил у него, кто он, и узнал, что его зовут Ивановым, что он учитель русского языка в 1-ом кадетском корпусе и что он преподает уже с лишком восемнадцать лет.
Сам же этот учитель никак не мог понять, отчего за холодный сюртук Государь послал его на гауптвахту, куда он тотчас же и отправился.
На гауптвахте было и сухо, и тепло, и не успел Иванов обогреться, как от имени Государя ему принесли теплую шинель и отпустили домой самым счастливым человеком.
Но Николай Павлович этого обстоятельства так не оставил, он послал за генералом Клингебергом, который был тогда начальником всех военно-учебных заведений, и спросил у него, кто учитель русского языка в 1-м кадетском корпусе.
— Кажется Иванов, Ваше Величество.
— А каков он?
— Очень, очень хороший человек и давно уж служит учителем.
— И тебе не стыдно, — заметил Император, — что он в сегодняшний мороз бежал по набережной в одном сюртуке? Но так как я его встретил, то назначаю ему двойное жалованье, которое прошу обратить в пенсию по окончании годов службы. (2)
Николай Павлович любил гулять в восемь часов после обеда. Как-то ранней весной он идет по Невскому проспекту, когда уже смеркалось, и видит, что фонарщик с лестницей в одной руке и с бутылкою с маслом в другой, идет за ним следом. Сперва он подумал, что, вероятно, тот идет к следующему фонарю, но фонарщик прошел и другой, и третий, и пятый фонарь, не отставая от Императора.
— Ты разве меня не узнал? — спросил Государь.
— Как не узнать, Ваше Величество. — отвечал тот.
— Зачем же ты идешь за мной?
— Затем, Ваше Величество, что хочу у вас спросить, сколько лет фонарщик должен служить?
Государь, рассказывая своим приближенным, сознавался, что вопрос фонарщика его крайне затруднил и что он, не зная что ему отвечать, сказал:
— Да хорошо ли ты служишь?
— Ваше Величество, мои фонари всегда так же отлично горели, как и теперь, вы сами их изволите видеть, и я служу с лишком 28 лет.
Государь послал его тотчас же к обер-полицмейстеру Кокошкину сказать, что он его требует к себе к девяти часам.
Когда Кокошкин приехал во дворец и введен был в кабинет, то Государь у него спросил:
— А сколько лет должен служить фонарщик?
Кокошкин в замешательстве не знал, что отвечать.
— Поезжай домой, узнай и доложи мне, — продолжал Император.
На поверку оказалось, что фонарщик служил целых три года лишних. Николай Павлович приказал выдать ему, в виде награды, двойное жалованье за четыре года и двойную пенсию до смерти. (2)