На первом, цокольном этаже находились лавки и магазины. На втором в многокомнатных квартирах с самыми большими окнами, выходящими, как правило, на улицу, на площадь или на набережную, селились родовитые дворяне: гвардейские офицеры и чиновники высших рангов. Именно этот этаж и называли бельэтажем (фр. вel – «прекрасный», «красивый»; etage – «этаж», «ярус»). Этажом выше жили чиновники, купцы и мещане средней руки, а на четвертом этаже и на чердаке размещалась беднота: мелкие чиновники, студенты-провинциалы, торговцы и ремесленники, обслуживающие население Петербурга. Бедняки могли также жить в подвале.
Хлестаков – молодой чиновник самого низкого, XIV класса, коллежский регистратор («Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!» – так отзывается о нем его слуга Осип). На свое жалование он мог позволить себе только комнату на четвертом этаже, лакея и кухарку. Это, конечно, не кромешная бедность, но и не достаток и никак не может удовлетворить амбиций молодого человека. Заметим, кстати, что сам Хлестаков в этой же речи возводит себя ни много ни мало в чин действительного статского советника (IV ранг) или даже тайного советника (III ранг). Именно к ним обращались «ваше превосходительство». Конечно же, такая важная персона могла жить только в бельэтаже!
Удивительна слепота провинциальных чиновников! Ладно, они могли решить, что бедная одежда Хлестакова – это уловка, предназначенная для того, чтобы ввести их в заблуждение и усыпить бдительность («инкогнито проклятое», как выражается городничий). Но Хлестаков никак не мог получить чин ни действительного статского, ни тем более тайного советника: он слишком молод и просто не успел бы сделать такую головокружительную карьеру, даже живя в столице. К городничему – пожилому человеку, отцу взрослой дочери – обращаются «ваше высокоблагородие», то есть у него чин VIII (коллежский асессор), VII (надворный советник) или VI класса (коллежский советник). Осип в своем вранье более реалистичен: в разговоре с городничим он величает Хлестакова также «высокоблагородием» («Бывало, заедем куда-нибудь: „Что, Осип, хорошо тебя угостили?“ – „Плохо, ваше высокоблагородие!“ – „Э, говорит, это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду“. А, думаю себе (махнув рукою), бог с ним! Я человек простой»).
Первый ход
Король пик и король бубен перемещаются влево.
Второй ход
Дама червей и дама пик занимают освободившееся место.
Третий ход
Король и дама бубен перемещаются на освободившееся место.
Четвертый ход
Дама пик и король крестей перемещаются на освободившееся место.
В XIX веке одновременно существовали два вида денег: серебряные монеты и бумажные ассигнации. Из-за большого количества выпущенных ассигнаций они быстро обесценились, и за один серебряный рубль стали давать целых четыре рубля ассигнациями.
Шинкарка просит двугривенный (двадцать копеек) в пересчете на серебро, а Ноздрев требует, чтобы зять дал ей ассигнациями пятьдесят копеек – то есть она теряет при таком расчете семь с половиной копеек. Но так как реальная цена водки была пять копеек серебром (двадцать копеек ассигнациями), то шинкарка осталась еще и с прибылью и ворчала просто так, для порядка.
Впрочем, курс был «плавающим»: цена серебряного рубля колебалась от четырех рублей тридцати копеек ассигнациями до только двух рублей девяноста копеек, и при наличии терпения и удачливости на этой разнице курсов можно было спекулировать. Возможно, именно на эту выгоду и намекает Чичиков, торгуясь с Коробочкой: ему необходимо произвести расчеты в ассигнациях – только такая сделка может считаться официально признанной. Коробочка боится продешевить, Чичиков же уговаривает ее:
«– Вы, матушка, – сказал он, – или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить… Я вам даю деньги: пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну, признайтесь, почем продали мед?
– По двенадцать рублей пуд.
– Хватили немножко греха на душу, матушка. По двенадцати не продали.
– Ей-богу, продала.
– Ну, видите ль? Так зато же это мед. Вы собирали его, может быть, около года с заботами, со старанием, хлопотами; ездили, морили пчел, кормили их в погребе целую зиму, а мертвые души – дело не от мира сего. Тут вы с своей стороны никакого не прилагали старания: на то была воля божия, чтоб они оставили мир сей, нанеся ущерб вашему хозяйству. Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете ни за что, даром, да и не двенадцать, а пятнадцать, да и не серебром, а все синими ассигнациями.
После таких сильных убеждений Чичиков почти уже не сомневался, что старуха наконец поддастся.
– Право, – отвечала помещица, – мое такое неопытное вдовье дело! Лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам».
Цыган дает парню то же, что обещал Чичиков Коробочке (см. ответ к предыдущей задаче), – пять рублей ассигнациями.