Это извращённое представление троцкизма о взаимоотношении между пролетариатом и основной массой крестьянства получило своё дальнейшее выражение в непонимании социальной базы
пролетарской диктатуры, в непонимании всей системы пролетарской диктатуры в её самых различных составных звеньях. Диктатура пролетариата по Троцкому направлена не только против буржуазии, но и против крестьянства; это не особая форма союза рабочего класса с непролетарской трудящейся массой для построения социализма, а война против крестьянства; это не господство трудящегося большинства над эксплоататорским меньшинством, а господство пролетарского меньшинства над большинством крестьянства. Совершенно ясно, что в троцкизме мы имели всестороннее отрицание основного содержания диктатуры пролетариата. Буржуазная и капитулянтская суть троцкизма получила своё выражение в полном непонимании пролетарской демократии, в непонимании той великой творческой силы, которую она собой представляет. Троцкистское «учение» о партии было учением о разрушении партии. Защита фракций, отрицание пролетарской дисциплины, представление о партии как о пёстром конгломерате группировок — крики о демократизме, a в действительности бюрократическое пренебрежение к партии, к подлинной внутрипартийной демократии — таковы были некоторые характернейшие идеи троцкизма в этом вопросе.Самое понятие o руководящей роли партии в системе диктатуры пролетариата у троцкистов и впоследствии примкнувшей к ним группы Зиновьева и Каменева подменялось понятием господства партии
. Троцкий прямо говорил о «господстве коммунистической партии в советах»[310]. Вместо того чтобы правильно определить основанные на взаимном доверии отношения партии и рабочего класса, рабочего класса и всей трудящейся массы, вместо руководства массой, вместо воспитания и убеждения как основы этого руководства, Троцкий, Зиновьев и др. выдвигали принцип «диктатуры» партии, насилия её над рабочим классом и трудящейся массой, выдвигали принуждение как основу взаимоотношений партии и класса, партии и массы.Троцкизм совершенно не понял той новой творческой роли, которую играет в условиях диктатуры пролетариата кооперация
как основная организационная форма движения деревни к социализму. Троцкизм не понял роли профсоюзов, их роли как школы коммунизма в системе пролетарской диктатуры. Руководство профсоюзами со стороны партии Троцкий предлагал заменить, как это указал Ленин, бюрократическим дёрганием. Руководство профсоюзами на основе метода убеждения троцкизм подменял бюрократическим командованием ими на основе метода принуждения, не понимая того, что «мы тогда правильно и успешно применяли принуждение, когда умели сначала подвести под него базу убеждения»[311]. Троцкистское понимание союза молодёжи вело к противопоставлению молодняка старой, закалённой в боях с оппортунизмом, большевистской гвардии. Оно вело здесь к подрыву руководящей роли партии, к подрыву коммунистического воспитания молодёжи нашей партией.Наконец троцкизм проявил полное непонимание характера Советского государства
как государственной формы пролетарской диктатуры. Троцкизм видел в советах лишь орудие подавления, а не форму проявления активности широких масс трудящихся. Троцкий полагал поэтому, что бюрократизм Советского государства — неизбежное явление, поскольку имеется противоречие между пролетариатом и крестьянством. Троцкизм кричал о «перерождении» советов и в то же время отрицал значение лозунга оживления советов в деревне.Таким образом троцкизм представлял собой извращение по всей линии принципов пролетарской демократии, полное непонимание системы пролетарской диктатуры, полное непонимание источников той могучей творческой инициативной силы, которую представляет собой диктатура пролетариата. «В то время, — говорил т. Сталин, — как Ленин расценивал пролетарскую диктатуру как инициативнейшую силу
, которая, организовав социалистическое хозяйство, должна пойти потом на прямую поддержку мирового пролетариата, на борьбу с капиталистическим миром, оппозиция, наоборот, рассматривает пролетарскую диктатуру в нашей стране как пассивную (курсив наш) силу, живущую под страхом немедленной потери власти «перед лицом консервативной Европы»[312].