Исторический материализм

«В совершенно обратном положении находится сознательный пролетарий; причину своей нужды он совершенно отчетливо, собственными глазами открывает в сущности капиталистического производства и эксплуатации, в которых нет ничего сверхъестественного. И так как его манит полное надежд будущее, так как он чувствует, что знание необходимо ему, чтобы сбить с себя цепи, то он с пламенным рвением набрасывается на изучение общественного механизма. Таким образом, все его миросозерцание, хотя бы он ничего не знал о Дарвине и Копернике, является нерелигиозным; силы, с которыми ему приходится творить и бороться, представляются его чувствам простыми, осязательными фактами. Таким образом, безрелигиозность пролетариата — следствие не определенных проповедуемых ему теорий, а непосредственных восприятий его собственного положения. Наоборот, только это настроение, возникающее в нем из его участия в общественной борьбе, и приводит к тому, что рабочий жадно хватается за все антибогословские просветительные сочинения, за Бюхнера и Геккеля, надеясь естественно–научными знаниями подвести теоретический фундамент под свое настроение. Благодаря такому происхождению пролетарского атеизма, пролетариат никогда не превращает его в предмет нападок на иначе мыслящих: предмет борьбы для него — только его общественные воззрения и цели, составляющие существо его мировоззрения. Пролетариат, его товарищи по классу, несущие такое же угнетение, как он, являются его естественными товарищами в борьбе, хотя бы вследствие особых обстоятельств у них и не было указанных выше настроений. И, действительно, такие особые обстоятельства в некоторых случаях существуют, — мы уже не говорим об оказывающей постоянное действие силе традиции, которую удается преодолеть лишь постепенно. Пролетарии, работающие как горнорабочие и моряки, в условиях, при которых мощные, темные, неподдающиеся учету силы природы угрожают им смертью и разрушением, благодаря этому часто в большой мере сохраняют религиозные ощущения, хотя в то же время они могут быть стойкими борцами против капитализма. Даже наши партийные товарищи часто упускают из виду, какое практическое поведение диктуется таким положением дел; им кажется, что они должны противопоставить христианской вере наши воззрения, как «более возвышенную религию».

«Следовательно, отношение социализма и религии прямо обратное тому, каким его представляют наши противники–богословы. Мы приводим рабочих к отпадению от их прежней веры не проповедью нашей теории, исторического материализма, — нет, они утрачивают свою веру уже благодаря внимательному знакомству с общественными взаимоотношениями, осязательно показывающему им, что уничтожение нужды — достижимая цель. Потребность все в более углубленном понимании этих общественных связей приводит их к изучению историко–материалистических сочинений наших великих теоретиков. Но эти сочинения не производят на них антирелигиозного действия, потому что веры у них и без того уже нет; наоборот, они приводят к оценке религии, как исторически правомерного явления, которое исчезнет лишь при условиях, имеющих сложиться в будущем. Следовательно, эта теория предостерегает нас от того, чтобы придавать идеологическим разногласиям существенное значение, нашу экономическую цель она выдвигает на первый план, как единственно существенное, что и выражается в практическом требовании: религия — частное дело».

Второе возражение.

Но почему же в таком случае, раз старые производственные отношения должны уступить место новым, еще так долго сохраняются старые религии?

На этот вопрос необходимо дать ответ, потому что наши противники пользуются этим фактом, как возражением против нас. Ответ не представляет затруднений.

Во–первых, старый способ производства никогда не отмирает разом. В прежние столетия отмирание происходило до чрезвычайности медленно, и даже теперь, когда крупная промышленность так быстро вытесняет старую технику, проходит очень продолжительное время, пока не исчезнет мелкое производство. Следовательно, еще очень долго остается достаточный простор для старой религии.

Во–вторых, человеческий дух отличается инертностью. Хотя бы тело уже находилось в новых отношениях труда, мысль недостаточно быстро воспринимает новые формы. Традиция, предание оказывает давление на мозг живых. Рабочий легко может наблюдать это на окружающих. Вот два человека на одной и той же фабрике, с одинаковой нуждой, в одинаковой бедности. И тем не менее один слабый, тупой человек, который не хочет борьбы; он не может усвоить свободного мышления и следует за священником в политике, в религии, в профессиональном союзе. А другой — полон жизни, весь — жажда борьбы; вечно он говорит, вечно пропагандирует, вечно возбуждает. Ни бога, ни хозяина, — вот его лозунг.