Истории чудовищ (Середина)

Её левая рука излечится к двадцати годам. Для семнадцатилетней Камбару это будут тяжёлые, длинные три года.

— Я конкретно не решила в какой университет пойду, но лучше бы тот, где сильная баскетбольная команда, наверное, всё-таки спортивный институт.

— Не думала поступать туда же, куда и Сендзёгахара?

— Вы собираетесь?

— Если честно… Только Сендзёгахаре не говори, — сказал я.

Камбару кивнула.

Послушная милашка-кохай. Досадно признавать, но всё как Ханэкава и сказала… Иметь такую милую кохай весьма приятно.

— С твоей подготовкой же можешь поступить туда же, куда и Сендзёгахара?

— Я бы так не сказала. Я из тех, кто всего добивается упорством, а сейчас у меня всё уходит на поддержание нынешнего уровня.

— Понятно. Но…

— К тому же… — продолжала Камбару. — Не всегда же идти вслед за Сендзёгахарой-сэмпай.

— …

Какое изменение мыслей.

Совсем не в её стиле заявление… Хотя, может, мои расчёты были слишком поверхностными, и я неправильно рассудил о ней. Но в прошлом месяце, когда мы только встретились, Камбару была сосредоточена лишь на том, чтобы идти вслед за Сендзёгахарой Хитаги…

Неужели что-то изменилось?

Из-за странности.

Странности это не всегда плохо.

Они изначально далеки от хорошего или плохого.

— Ну, что бы я ни выбрала, я хочу и после выпуска поддерживать отношения с вами и Сендзёгахарой-сэмпай. Я бы хотела, чтоб мы вдвоём, то есть, втроём встретились в последний раз для памятной фотографии.

— Последний раз…

— Или последний раз, когда я буду глядеть на ваши образы в ночном небе…

— Это же значит, что мы умерли!

Отвратный последний раз.

Или скорее просто отвратная история.

— Есть у меня одноклассница, Ханэкава.

— Гм.

— Знаешь её?

— Нет, не довелось.

— Ну, она же на год старше… Но довольно известная. У неё лучшие оценки в школе. С самого первого года она не уступала первое место в рейтинге, само воплощение отличницы. Она прямо как шутка какая-то. Недавно она мне сказала, что даже заняла первое место в стране на предварительных экзаменах. И она училась в одной средней школе с тобой и Сендзёгахарой.

— Вот как? Невероятный человек…

— Но этот невероятный человек не собирается никуда поступать.

— Вот как…

— Она хочет посмотреть мир, потому отправится в путешествие. В этом ничего такого, но что-то в голове засело… А, если что, это секрет. Поднимется переполох, если в школе узнают.

— Ясно… Но тут есть над чем задуматься. Сама Наоэцу, можно сказать, практически не оставляет выбора, кроме как поступать дальше… Удивительно, что она так легко выбрала свернуть с пути.

— Не знаю, так ли легко. Но она, похоже, настроена решительно.

Наверное, из-за того, что путь уже знакомый, мы поднялись и дошли до храма раньше, чем вчера.

Естественно, как и вчера, храм стоит в руинах.

Вдали виднеется оберег на главной часовне. В субботу я давал Шинобу свою кровь, так что зоркость у меня поднялась, благодаря чему я чётко вижу письмена, написанные красными чернилами на обереге.

Единственное отличие от вчерашнего.

— …

Когда я вдруг оглянулся на неё, Камбару уже стало плохо. Но не так, как вчера, говорила она нормально, но выглядела уставшей.

Всё как вчера.

Нет, даже хуже, чем вчера.

Это не из-за взбирания по лестнице.

И это не болезнь.

Как только мы ступили на территорию храма, как только прошли через тории.

— Эй, Камбару…

— Я в порядке. Лучше поспешите.

Камбару, однако, стойко сказала мне идти вперёд и не останавливаться. Ей явно было тяжело. Я попытался что-то сказать, но в итоге последовал словам Камбару. Здесь важнее побыстрее закончить это дело.

В этом храме.

Что-то есть.

Что-то, что становится причиной слабости Камбару.

Изначально это поручение Ошино.

Просьба Ошино ни за что не окажется приятной работёнкой.

— Сэнгоку!

Неосознанно выкрикнул я её имя, как только увидел, как она в штанах и с длинными рукавами, в глубокой фуражке, с поясной сумкой согнулась перед большим камнем в углу храма. Приводить сюда Камбару оказалось бессмысленным.

Но я не мог не крикнуть.

Левой рукой Сэнгоку держала змею.

А правой резец.

Змея, которую она прижала к камню…

Была ещё жива.

Но скоро умрёт.

— Стой, Сэнгоку!

— А…

Сэнгоку посмотрела на меня.

Она приподняла козырёк фуражки резцом.

Сэнгоку Надэко вгляделась в меня.

— Братик Коёми…

Ты.

Ты всё ещё так меня зовёшь…

Пронеслась в моей голове эта мысль, словно я тёмный герой, ступивший в нескончаемые распутства, из-за одного просчёта на пути справедливости, и, испытав многие трудности сожалений, что слышал и говорил, ставший наконец во главе организации тьмы, и посреди бесконечных неописуемых бесчинств однажды встретивший товарища из времён, когда стоял на пути справедливости, и он позвал меня так же, как и в те давние времена.

004

— Змеевервие, — мрачно проговорил после некоторых раздумий Ошино, словно нечто неприятное.

Нечастый тон для лёгкого, склонного к иронии Ошино.

— Определённо здесь змеевервие, Арараги-кун. Можно оперировать и другим. Змеевер, змеёвка, змеевервь, аспидвервь, ужище — всё это в итоге можно свести к гадам.

— Гадам… то есть, змеи?