Истории Фирозша-Баг

Дождь все еще шел, когда Джахангир бежал домой. Прохожие пережидали ливень, спрятавшись под маркизами магазинов или навесами зданий – в любом подвернувшемся укрытии. Лица у всех сияли от радости, потому что наконец пошел долгожданный дождь. Сильней всего было ликование в районе джхопадпати[182], где даже в лучшие времена на сто двадцать жителей приходился лишь один водопроводный кран или, если повезет, работавший с перебоями пожарный гидрант. Дети и взрослые намыливали свои тела и лохмотья – все, что могли. Они с благодарностью стояли под очищающими водами, которые лились с небес. Матери мыли голых младенцев под аккомпанемент их веселых писков. Некоторые женщины чистили свои закопченные, жирные кастрюли и сковородки. От джхопадпати к главной улице уже текли по мостовой маленькие ручейки мыльной воды.

Джахангир промок до нитки. Но он этого не замечал, как не замечал ничего вокруг. Он не обращал внимания на этот праздник дождя, на его свежесть и изобилие, на восхитительную прохладу и удовольствие, разлитые в воздухе, который всего час назад был смрадным и таившим угрозу.

Огромными отчаянными прыжками он перемахивал через лужи. Некоторые были ему по щиколотку, и в ботинках вскоре захлюпала вода, но он все бежал вперед. По щебенке недостроенного тротуара бежать было невозможно, поэтому он переместился на проезжую часть.

Фары автомобиля высветили его мокрую фигуру, и послышался раздраженный гудок. По лицу Джахангира стекал пот вперемежку с дождем. В такую погоду ждать автобуса до Фирозша-Баг было бессмысленно, ушло бы слишком много времени. Он задыхался, ловил ртом воздух, но не замедлял свой бег. Его несчастное, измученное сознание не могло избавиться от фигуры Бехроз на диване, от ее волос, падающих на нежные, повлажневшие карие глаза.

Только представить, что всего несколько минут назад он сидел с ней рядом на этом диване, они держались за руки и были так близки. В тот момент ему казалось, что лучше ничего нельзя и представить.

– Прямо как в индийском кино, да? – сказала она, улыбаясь, и добавила лукаво, из-за чего он покраснел: – Не хватает только, чтобы мое сари промокло от дождя и стало прозрачным. А саундтрек с громом и молнией просто идеален для любовников.

Любовников? Это был намек? Она провела рукой по его волосам.

– Скажи своим родителям и Бабе, что у них ничего не получилось.

Джахангир прижался щекой к ее щеке, примирившись с миром и всеми его сложными переплетениями. В темноте его глаза блуждали по комнате и наткнулись на стенные часы (в свете молнии они показали восемь пятнадцать), очертания книжного шкафа, пианино и бюст хмурого Бетховена.

Восемь пятнадцать. Это правильное время? Надо выяснить. Покрытые радием цифры на циферблате его собственных часов светятся в темноте и покажут правильное время. Он неловко подвинулся и попробовал высвободить руку. Она сразу же это заметила.

– Если хочешь посмотреть на часы, не стесняйся.

И стряхнула его руку.

– Мне надо быть дома в восемь.

Он посмотрел на часы.

– Я знаю. Когда мы встречаемся, ты всегда мне об этом напоминаешь.

– На моих часах почти восемь. Они поставлены по нашим домашним часам. Мы в это время садимся ужинать, – извиняющимся голосом проговорил он, как будто все сразу должно было встать на свои места. Опять полные, короткие предложения, несущие уверенность. Он встал.

– Уйти домой к мамочке для тебя важнее, чем…

Она замолчала. На мгновение ее взгляд остановился на взбитых для удобства подушках, которые были разложены на диване и все еще хранили тепло их тел, а потом вернулся к его лицу. Джахангир не ответил. Только еще раз посмотрел на часы. Впопыхах привел себя в порядок – заправил рубашку, выровнял складку на брюках, пригладил растрепанные волосы – торопился успеть по маминым часам.

Бехроз в остолбенении смотрела на это проявление ужаса, на его превращение из мужчины в испуганного мальчика.

– Успокойся, слышишь? У твоей мамы мир не уйдет из-под ног, если ты опоздаешь. Неужели ты до сих пор не понял? Все это – ее тактика, чтобы…

– Я уже говорил тебе: я знаю, что это тактика, – огрызнулся он. – И я поступаю так, потому что сам этого хочу, потому что в ее жизни и без того много переживаний, потому что я не хочу добавлять к ним другие. Потому что, потому что, потому что! Хочешь, чтобы я опять все это повторял?

Затем он наклонился и натянул носки. Уходя, он обернулся и только сейчас увидел то, чего никак не ожидал, – две слезинки свисали с ее нижних ресниц.

И одновременно с образом, который ни за что не желал исчезать, возникла муторная мысль, ударившая его под дых, как приступ тошноты, – единственное толкование слов Бхагван-Бабы, которое он не рассматривал во время размышлений в Висячих садах: ловушку ему подстроил сам Бхагван-Баба. И обманом привел его к такому концу.

Джахангир бежал по улицам, как умалишенный, дрожа, мучаясь, сомневаясь, то и дело глядя на часы. Дышал так тяжело, что, наверное, мог свалиться в обморок. Наконец завернул во двор и спотыкаясь поднялся на три ступеньки крыльца корпуса «С», а оттуда в лифт.