Истории из лёгкой и мгновенной жизни

На моё счастье, вся эта комедия закончилась через десять минут. Я ушёл, не попрощавшись. Впрочем, и они не побежали вослед, стремясь, по французскому обычаю, проводить гостя со всеми почестями.

Приехавшие со мной мои французские друзья, наблюдавшие всё это представление, извинились и озадаченно сказали, что никогда и ни при каких условиях местные журналисты не будут так разговаривать с американскими писателями. Что бы ни сделала Америка, кого бы она ни бомбила, ни сажала, ни давила и ни унижала, – никто не станет под подобные ролики задавать каверзные вопросы.

Но, так как французы традиционно любят Россию, всё случившееся в конечном итоге демонстрирует, скорей, их интерес и даже тёплые чувства, пояснили мне.

Ну да, ну да, соглашался я.

Я и сам это давно знал.

По большому счёту, мне было всё равно.

Впервые я приехал во Францию в 2005 году, с романом о чеченской войне. Тогда творилось примерно то же самое: «Как вы смеете?! – спрашивали меня французы. – Что вы делаете?!»

Но прошло два-три года – и французы забыли о чеченской войне; разве что аномальное количество книг об Анне Политковской, заполонивших французский рынок, хоть как-то напоминало об этих событиях.

Спустя три года они встретили меня теми же вопросами: зачем вы напали на Грузию, как вам не стыдно? – в их СМИ информация шла только в одном ключе: Россия вероломно атаковала Саакашвили.

Но тема Грузии завершилась ещё быстрее.

Так же спустя два-три года забудут они про Крым и Донбасс.

И лишь уверенность в том, что Россия – это территория за колючей проволокой на краю Монголии, где когда-то свершилась самая ужасная в мире революция, и с тех пор у нас только меняются тираны, – не оставит французов никогда.

…Мы добрались на такси до нашего издательства, по дороге я привычно наблюдал, как много нищих на улицах Парижа – с маленькими детьми, с собаками, целыми семьями, раскладывающих одеяла на тротуарах, чтобы спать, – таких жалких нищих я не видел в России с конца девяностых годов. В издательстве нас ждал очередной журналист, который вполне традиционным образом начал разговор:

– В Советском Союзе был репрессирован каждый пятый гражданин…

– То есть вы хотите сказать, что репрессиям подверглись не менее пятидесяти миллионов людей? – спросил я.

– Да, у меня такая информация, – спокойно и с достоинством ответил он.

– Это не так, – сказал я. – Количество репрессированных в СССР, по самым щедрым показателям, не превышает одного процента от общего числа населения. Что не умаляет нашей трагедии. Но не стоит её преподносить в таких чудовищных масштабах – это, в конце концов, отдаёт пародией.

– Я уверен, что моя информация верна, – спокойно ответил француз.

«Ну, только если считать вместе с погибшими от монгольского ига», – подумал я, и мы начали наш разговор. И прекрасно, между прочим, поговорили.

И потому, что он задавал отличные и умные вопросы о моей книге.

И потому, что я очень люблю Францию.

А Франция действительно очень любит Россию. Особенно она любит жалеть Россию, но это не беда. Жалость – хорошее чувство, оно возвеличивает человека, в том числе в собственных глазах.

Всякий раз я провожу в Париже своё счастливейшее время. В этот раз – я тоже был спокойно и уверенно счастлив.

Французы как раз в эти дни решали, что им делать с художником и эмигрантом Павленским, совершившим очередную свою скандальную акцию – теперь уже не в Москве, а в Париже: посадить в психушку, посадить в тюрьму или отпустить.

И знаете, что их больше всего мучило в этой истории? Мне перевели статью в одной из крупнейших французских газет.

Французы писали там: если мы посадим его в тюрьму – русские будут смеяться над нами, что мы обвиняли их в тоталитаризме, а сами ведём себя точно так же. Но, если мы отпустим его, русские будут смеяться, что мы такие слабые, а художник Павленский снова что-нибудь подожжёт!

У них была дилемма. И мерой вещей выступали русские.

Проходя мимо книжных магазинов, я видел целые полки литературы о 1917 годе: на обложках красовались лица Ленина, Сталина или своеобразные коллажи, где половина головы Ленина совмещалась с половиной головы Путина, или половина лица Сталина – с половиной лица опять же Путина.

Не хватало там только книг про Монголию.

Но я и так понимал, что – скифы мы, что азиаты мы, с раскосыми и жадными очами.

Мы ходим в отвратительных пальто, дерёмся из-за талонов, репрессируем пятьдесят миллионов человек, учим детей стрельбе, обижаем художника Павленского и несчастный украинский народ, кроме того, мы несколько раз брали Париж, и нас тут встречали с цветами.

А ещё у нас есть Достоевский и Солженицын. Они оба были бородатыми.

Собственно, всё.

Великая антиколониальная

Помню об этом всегда, и другим белым напоминаю: когда мы вместе бываем в Индии, в африканских странах, в азиатских странах, в Латинской Америке. Местные и без нас это помнят.

Если вкратце и несколько упрощая, то всё выглядит так.

Европа и Новый Свет беспощадно, последовательно и жутко издевались над «третьим миром», кормились и богатели за счёт него.

(И за счёт своей работоспособности, конечно.)