Истории моей мамы

При выезде из их деревни на перекресток, который соединял дорогу в город и выезды, стоял знак – уступи дорогу. Там было много аварий, и я очень переживала за маму. Оказалось, что надо переживать за местное ГИБДД – или как там оно называется. В один прекрасный день маме надоело уступать дорогу, и она решила поменять знаки. Машину она остановила прямо на перекрестке, включила аварийку и закурила. Ей сигналили, ее объезжали. Но мама слушала музыку и курила. Надо ли говорить, что вокруг нее собрались разъяренные водители, которые требовали, чтобы она уже куда-нибудь съехала, хоть вправо, хоть влево. И из этих водителей мама сколотила инициативную группу, составила петицию и собрала подписи. К тому моменту, когда на место происшествия приехали полицейские, вокруг крошечной маминой машинки собралась уже целая толпа, а движение было полностью перекрыто. Мама, которой на тот момент было шестьдесят пять, стояла и улыбалась. Мужики готовы были по первой просьбе поднять ее машину на руки и поставить туда, куда она скажет, возможно, на крышу полицейской машины. Среди возмущенных знаками был и один дальнобойщик, который свернул с трассы, увидев хипеж. Его фура перегораживала выезд с главной трассы на съезды, заблокировав напрочь все, что только можно.

Так не бывает? Да, я тоже так думаю. Если только речь не идет о моей маме. С ней возможно все. Она может все. Штрафы? «Я вас умоляю», – как она говорит.

Когда я ей звонила, она находилась в местном отделении полиции. Мужики, включая дальнобойщика, стояли под окнами. Они не скандировали, не кричали, вели себя прилично. Мама сидела в кабине начальника и играла с ним в шахматы. Это – запрещенный прием. Мама не доигралась до гроссмейстера, но была мастером. У начальника не оставалось никаких шансов, но он выиграл, она дала ему выиграть. На следующий день на том самом перекрестке стоял светофор. Новенький и исправно работающий.

Мама позвонила мне, чтобы сообщить эту новость.

– Так что ты хотела про Эльзу узнать?

– Просто вспомнила. Там ведь была длинная история?

– Да, наверное, самая длинная в моей практике. Я думала, никогда это дело не закрою. Подожди, я возьму пепельницу.

* * *

– Знаешь, а я ведь сначала дружила с ее сестрой, Наташей. Ей исполнилось лет двадцать семь – двадцать восемь на тот момент. Она не была красивой, но привлекала внимание. С густыми волосами и челкой, которая глаза закрывала, она напоминала пони, но мужчинам это нравилось. Такой тип француженки. А женщины ей завидовали – худая, с роскошной гривой. И ходила она всегда в водолазках и длинных юбках. Помню, у нее были две водолазки – сиреневая и коричневая, – которые подчеркивали грудь, а юбка пышная – в крупную клетку. И еще она курила сигареты без фильтра. Тогда уже можно было купить нормальные сигареты, но Наташа отказывалась. Она окончила филфак, умная баба, начитанная. Работала в крупной библиотеке, в отделе периодики.

Нет, подожди, нужно начать с матери Эльзы и Наташи, Людмилы Ивановны. Такое поколение женщин тогда было – всегда тщательно одеты, с украшениями, чистенькие, ухоженные. Следили за собой. Я смотрела на Людмилу Ивановну и хотела быть такой же в старости. Собранной, бодренькой.

Эльза была ее старшей дочерью. Странное сочетание – Эльза и Наташа. Старшую так назвал отец – настоял, хотя Людмила Ивановна была против. Сам пошел и зарегистрировал. Они жили на Ленинском проспекте, квартира большая, трехкомнатная плюс кладовая. Муж, не знаю, как его звали, – военный. Высокий чин.

Старшую дочь Людмила Ивановна не любила. Нет, не так. Наверное, любила, но точно не хотела.

Людмила Ивановна была «соломенной вдовой» – муж постоянно в командировках. Приедет на сутки и утром уже уезжает. А когда вернулся – Людмила уже беременная, рожать скоро. Родила. Муж вернулся, посмотрел на девочку и назвал ее Эльзой. «Нет», – сказала Людмила. Но муж поужинал, а рано утром ушел и вернулся со свидетельством о рождении. Поцеловал дочку и уехал. Людмила Ивановна стирала пеленки и радовалась, что мужа нет – хоть какое-то облегчение. И вот почему.

Она давно привыкла к тому, что не знает, когда он уедет и когда вернется. Не интересовалась, не спрашивала. Жила, как будто плыла по течению. После рождения дочери у течения появилось направление. Людмила Ивановна обрела смысл жизни, в которой мужа уже не было. Она ждала его возвращения даже с испугом. Ей одной с дочкой было проще, свободнее, легче. Людмила Ивановна варила кашу и доедала за Эльзой, которую дома называла Элей, как будто Элеонорой. Да, имя Элеонора ей нравилось больше.