Истории о призраках

Не могу описать, что я почувствовал, когда внезапно тьма ожила; казалось, она перемещается и густеет. Медленно (я употребляю это слово, потому что в напряженном ожидании ощущал минуты, как века) она приобрела четкие очертания: большая фигура выдвинулась вперед и остановилась на вершине лестницы. Признаюсь честно, к тому времени меня охватило чувство, которому, как ни крути, надобно присвоить примитивное название «страх». Можно, конечно, прибегнув к поэтическому языку, наименовать свои ощущения Жутью, и к тому же с заглавной буквы, но это было то самое, от чего человек обращается в бегство. Я взвешивал этот страх, пока он рос, и он казался непреоборимым, потому что шел не изнутри, а снаружи и был воплощен в темном образе на верхушке лестницы. С грехом пополам я стал рассуждать – во всяком случае, попытался, как я помню. Я сказал себе: «Мне всегда представлялось, что привидения белые и прозрачные, а это тень, густая и непроницаемая». Потом напомнил себе, что это событие нерядовое, и если придется утратить разум от страха, то, пока он при мне, надо им пользоваться и ловить впечатления. Не сводя глаз с тени, я стал шаг за шагом отступать, добрался до стола и опустил на него свечи. Я сознавал, что самым правильным было бы решительно подняться по лестнице и встретить тень лицом к лицу, но ноги словно налились свинцом. А между тем мое желание исполнилось: передо мной маячил призрак. Я попытался рассмотреть его, чтобы запомнить и без лукавства утверждать впоследствии, что не утратил самообладания. Я спрашивал себя, как долго должен наблюдать и когда смогу с честью удалиться. Все эти мысли, разумеется, молнией пронеслись у меня в голове и были прерваны, когда тень снова зашевелилась. Из темного столба высвободились две белые руки и медленно поднялись туда, где следовало быть голове. Соединившись, они прижались к предполагаемому лицу, а когда опустились, лицо выступило из мрака. Туманное, белое, странное – во всех отношениях призрачное. Мгновение глаза смотрели на меня, рука – на этот раз одна – снова поплыла вверх и помахала туда-сюда. Что-то очень чудное было в этом жесте; он словно бы обозначал негодующее «прочь» и в то же время выглядел обыденным и фамильярным.

На фамильярность со стороны потустороннего видения я никак не рассчитывал и был, можно сказать, разочарован. Прав был капитан Даймонд, сказав, что это «чертовски неприятно». Меня охватило сильнейшее желание пристойным и по возможности изящным способом удалиться со сцены. Хотелось при этом не выказать себя трусом, и я решил, что продемонстрирую крепость духа, если загашу перед уходом свечи. Отвернувшись, я так и поступил, добрался до двери, нащупал ее в темноте и распахнул. Внешний свет, почти уже потухший, на мгновение проник в дом, позволяя разглядеть пыльную обстановку и непроницаемый черный силуэт в глубине.

Капитана Даймонда я застал на лужайке под проступившими на небе звездами; он стоял, склоняясь над своей тростью. Посмотрев на меня внимательно, но недолго, он молча отошел, чтобы запереть дверь. После этой обязанности он исполнил следующую – прежний ритуал поклонения, – а потом, не глядя на меня, заковылял восвояси.