Истории СССР (СИ)

Деревня Бабье состояла из семи дворов, живописно расположившихся на спуске к мелководной речке. Противоположный берег её был крут и порос густым лесом. По дороге ходил гусак во главе стаи и громко кричал. Оказалось, он прощался с белым светом, потому как через несколько минут заботливо и умело ощипанный женой Егора, гусь молча сидел в печи в компании антоновских яблок. Воскресный день совпал с вселенским праздником, приездом родной племянницы в гости к дяде Егору, да ещё с супругом и с городскими сотоварищами. Гусь, можно сказать для этого и жил, этого и дожидался. Отмечалось это событие по самому высокому разряду деревенского протокола, наравне со свадьбой и похоронами. В саду, под яблонями, соорудили столы для всех жителей деревни. Огромные бутыли мутного деревенского самогона украшали их, как мейсенские вазы. Пили в Бабье всегда много, но сегодня питьё разрешённое, лицензионное. Борова трогать не стали, приберегая для ноябрьских праздников и Покрова. Обошлись поросятами.

Изо всех щелей дымилась баня. Деревенские дети бегали и от радости орали, как накуренные. Егор повёл нас парить. Сам мелкий и сухой, он, казалось, и не чувствовал адского жара и хлестал нас, спрятавшихся на нижней полке, берёзовым веничком, не потерявшим свой аромат со дня Святой Живоначальной Троицы. В холщовых рукавицах, с портянкой на голове он раскрасил нас веником до цвета спелой вишни. Быстрые, холодные струи речки казались после парилки тёплым молоком. Когда Володя растянул привезённый с собой гамак и лёг в махровом малиновом халате отдохнуть после баньки, покачиваясь и покуривая трубку, деревенский народ, открыв рты, сбежался смотреть, как на пожар. Добрые и наивные люди жили в русских деревнях. Ещё не пуганные телевизором.

Егор вдохновенно суетился по хозяйству в радостном предвкушении совместной, одобренной женой, выпивки. Речь Егора перед первой стопкой была не долгой

— С приехалом, сродственнички!

Аромат первача сильно полоснул по горлу и прочистил ноздри. Рыльца поросят смотрели на нас из гречневой каши без укора, а гусь в яблоках смущённо краснел на закате своей зажаренной кожицей. Солёные грибочки оттеняли горечь самогона неповторимым лесным ароматом. Блинки, окунувшись по пояс в сметану, снимали всякую изжогу и смягчали гортань. А после второй стопки, как водится за помин душ усопших и убиенных, она ой как нужна в деревне. Почти как ножик. Ну, или топор. В деревне без топора ни-ни. Егор принёс гармошку. Затянули песню. Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян… Бабы заголосили со слезой. Такая вдовья доля. С войны ко многим в дома вместо мужей пришли только похоронки. А мужик в России всегда редкость, а стало быть, в цене. Особенно хозяйственный. Хоть и пьющий. После захода солнца перебрались в горницу к самовару, к тёплой печке. В путанном застольном разговоре про всё и всех, от Юрки Гагарина до сутяги-бригадира, зажимающего трудодни, пришла сладкая дрёма с запахом свежего душистого сена. Без соломы. Чистый клевер!

Рано утром над головой заорал петух. Я пожалел, что мы его вчера не съели. Но впереди ещё было время. Натянув сапоги и забросив ружья на плечи, мы отправились бродить по полям. Егор с деревенским стадом оказался не далеко и показал нам, где погонять зайца. Его пёс, услужливо виляя гостям своим облезлым хвостом, бросился по кустам, искать добычу. Но рвение его быстро иссякло и он вернулся к хозяину. Мы шли опушкой леса и болтали о вчерашнем пиршестве, когда прямо из-под ног выскочил заяц и бросился наутёк. Я вскинул ружьё, выцелил его по ушам и… вместо выстрела, чуть не сломал себе палец. Забыл снять ружьё с предохранителя. Живи, косой!

Вечеряли окрошкой с простоквашей и печёной картошечкой. Полакомились печёной куропаткой, которую Егор поймал шапкой, пока пас стадо. Девчонки собрали земляники и подали её на десерт со сливками. Егор советовал нам пойти на кабана, но у нас в голове гулял ветер. Хотелось просто побродить с ружьём по лесу и наудачу снять тетерева или глухаря. Полно в лесу было дичи. Услышав в разговоре, что я учусь на инженера по приборам авиационной медицины, Егор стал упрашивать меня сделать аборт его жене, Кате. А то детей стало так много, что всем не хватает зимой еды. Но я аборты делать не умел, чем сильно его расстроил. В пространном рассказе о сути своей профессии он выделял только до зарезу ему нужное слово медицина. Однако не только это отравляло Егору жизнь. Его головной болью был тот самый колхозный племенной бык. Егор работал пастухом. Спасу с этим быком никакого не было. Месяц тому назад опять доярку к забору пригвоздил. Видимо хитрые испанцы втюхали его нашим скотоводам прямо с корриды. Всех быков в стаде он перекалечил. Неделями в лесу пропадал, а случись с ним что, с Егора девятьсот рублей штрафу грозились востребовать. А он их столько и не видел никогда в своей жизни. С этой тяжёлой мыслью и пошёл Егорушка спать.