Истории СССР (СИ)

— И вдруг, дверь как взрывной волной, вышибло. Да? Иконы с грохотом полетели со стены, а в проёме толпа мужиков с красными повязками на рукавах. Да? Выползает твоя соседка и шипит, тыча пальцем на наше лежбище. Да? Музыка прекратилась, как по команде. То ли кончилась пластинка, то ли вырвались провода.

— Безобразие, — заорал квартальный, сверкая пуговками. — Людям отдыхать не даёте. Пройдёмте в отделение. Кто ответственный квартиросъёмщик?

— Не имеете права — полез ты в бутылку. Да? А я потерял дар речи, прикидывая, чем для меня всё это может закончиться. Выезд закроют, билет накроется и, как рецидивиста, посадят меня в острог до скончания века и так далее, и так далее, и так далее.

Дружинники толпились в коридоре, а участковый ходил по комнате и подталкивал нас на выход, как шпану.

— Всех в отделение! Там разберёмся.

— Я говорила, посажу, значит, посажу, хулиганьё. Я на вас управу найду у Советской власти, антисоветчики проклятые! Стиляги! — дребезжала Зинаида Ивановна.

Мы выходили по одному, нехотя напяливая на себя свои пальтишки.

— Девушки, можете остаться — великодушно разрешил участковый.

Мы шли гуськом по тёмному двору на Леонтьевский переулок. Отделение оказалось в двух шагах от дома, на улице Красной, в доме с кумачёвой вывеской «ШТАБ ДНД».

— А помнишь, нас посадили всех на одну лавку, потому что у них стульев не было.

— Да. А Семён как ляпнул, что это скамья подсудимых, так меня чуть не стошнило. Да?

— А когда дружинники все вышли на улицу покурить, я подумал они воронок подгоняют.

— А мент, помнишь, спрашивает Пашку — сколько мы водки выпили? Да? А Паша говорит по чуть-чуть. Да? Только за праздник Октября. Да? А мент на него покосился и спросил строго как его фамилия и так далее, и так далее, и так далее.

— Потом когда в паспорт его посмотрел, как заорёт что тот его обманывает. Сказал Финн, а в паспорте написано Халфинн. А Паша говорит, что он не обманывает, а что это его псевдоним. Потому как он сценарист. А Вовка Светозаров, как на пионерском сборе, хотел сказать правду, что он по отцу Хейфец, но Илья его угомонил.

Но всё равно в паспорте было написано — еврей. А к евреям тогда было очень предвзятое отношение. Они всем гуртом повалили в Израиль. То есть Родину советскую предавали. Эта провинность для мента была уликой поважнее, чем линия налива за воротник. На собраниях профсоюзных отъезжающих евреев распинали и посадить могли, как раз плюнуть. Дело пришить могли любое, какое понравиться. Водочные пары мешали нам осознать это сразу.

— Потом мент Семёна спрашивает фамилию, а тот ему

— Аранович!

— Кем работаете?

— Режиссёр на Ленфильме.

Хорошо промолчал, что снимал похороны Ахматовой и КГБ его давно «пасёт».

Илью спрашивает, а тот

— Авербах!

— Кем работаете?

— Режиссёр на Ленфильме. (Вынашиваю замысел фильма «Белая гвардия».)

Дружинники пришли, накурившись «Беломора», а мент им говорит, что большие они молодцы, потому как целую банду антисоветчиков поймали и дело на групповщину потянет. А им на заводе за это отгул положен. Дружинники обрадовались, оживились, что вечеринка удалась.

— Да-а. Тут мент до тебя добрался. Как фамилия спрашивает? А ты дар речи потерял, вытаращил на него глаза. А сам белее первого снега сделался. А Илья не выдержал, пожалел тебя и злобно менту говорит, что в паспорте всё написано. А мент по слогам читает: «Брод-ский». Да? Бродский, что вы там, на сходе обсуждали?! И тут какой-то грамотей из дружинников встрепенулся, вскочил и пропел петухом: «Неужели тот самый Бродский? Вы сын его? Или внук?» А мент тебя спрашивает: «Вы тот самый Бродский?»

— А я думал, что они имеют в виду мою отсидку. Киваю обречённо. Да? Поддакиваю скромно, что, мол, тот самый Бродский. Чего уж думаю отпираться и так далее, и так далее, и так далее?

А мент дружинника пытает, какой такой «тот самый» Бродский? Чем знаменит? А дружинник ему с придыханием говорит, что художник был такой известный, который самого Ленина рисовал. И что в Ленинграде есть улица Бродского и музей.

Мент тогда задумался, протоколы стал перебирать как карты игральные. Потом осклабился, как будто кислого выпил и заговорил повеселевшим голосом

— Ладно, говорит, ребята. Идите по домам. Праздник вам портить не хотим.

— Но вы больше не балуйте. Людям на нервы не действуйте. Не мешайте им коммунизм строить.

И отдал паспорта. И руки жать стал, прощаясь. А мы вышли и наперегонки припустили по бульвару. А Семён кричал, что вечеринка удалась!

— Двадцать пять лет мы не виделись, Коля! Да? Как ты живёшь то? Как Питер?

— А ты как? Нобелевку отхватил, по радио говорят. Вот пруха?!

— Да врут всё, вражьи голоса — улыбнулся Ося.

— Ну, кто бы мог подумать, Ося?

— Я бы мог подумать!