Истории жизни (сборник)

– Ох… Ну каким я был… Самым глупым мальчишкой на свете. Пытался не отстать от Френдалла. Болтал без умолку, рассказывал ему о Париже, о «Мулен Руж», выдумывал бог знает что, врал напропалую. Он смеялся, что-то отвечал, я не понимал и тоже смеялся. Мы проводили время, вылавливая монетки из фонтанов и глупо хихикая при виде любой особи женского пола. Сегодня мне кажется, что мы оба выглядели очень трогательно… Я совершенно не помню, по какому случаю было организовано тогда это паломничество. Но оно, безусловно, было чему-то посвящено, была у него, так сказать, благая цель и повод для молитвы… Не помню… Для меня Рим стал громадным глотком кислорода. Эти несколько дней изменили мою жизнь. Я открыл для себя вкус свободы. Это было… Тебе положить еще?

– С удовольствием.

– Не забывай, какое тогда было время… Мы делали вид, что выиграли войну. А на самом деле осталось одно разочарование. Стоило упомянуть кого-нибудь – соседа, продавца, родителей друга, – и мой отец немедленно заносил его в разряд доносчика или оговоренного, труса или никчемного существа. Это было ужасно. Тебе трудно представить, но поверь мне, для детей это было действительно ужасно… Кстати, мы с отцом практически не разговаривали… Так, для проформы, соблюдая минимум сыновнего почтения… Однажды я все-таки спросил его: «Если все ваше человеколюбие оказалось столь никудышным, зачем же вы за него сражались?»

– И что он ответил?

– Ничего… ответом было презрительное молчание.

– Спасибо, спасибо, хватит!

– Я жил на втором этаже мрачного серого здания где-то в глубине шестнадцатого округа. Унылое было место… Моим родителям явно не хватало средств на жизнь в таком районе, но шестнадцатый округ – это ведь так престижно, ты же понимаешь! Шестнадцатый округ! Мы ютились в убогой квартирке, в которую никогда не проникало солнце, и моя мать запрещала открывать окна, потому что внизу находилось автобусное депо. Она боялась, как бы занавески не закоптились… о-хо-хо, это замечательное бордо так развязало мне язык, чудеса, да и только! Я ужасно скучал. Я был слишком молод, чтобы интересовать отца, а мать порхала как бабочка.

Ее почти не бывало дома. «Время, отданное приходу», – говорила она, возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл ее Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению «Фигаро», не утруждая себя комментариями… Еще картошки?

– Нет, спасибо.

– Я ходил на продленку в лицее Жансон-де-Сайи. И был таким же серым, как дом, в котором жил. Читал «Храбрые сердца» и увлекался приключениями Флэша Гордона. По четвергам играл в теннис с братьями Мортелье. Я… Я был очень благоразумным и совершенно неинтересным ребенком. Мечтал сесть в лифт и подняться до седьмого этажа, чтобы посмотреть… Тоже мне приключение… Подняться на седьмой этаж! Дурак дураком…

Я жил в ожидании Патрика Френдалла.

Я ждал свидания с Папой!

Он встал, чтобы поворошить дрова в камине.

– В общем… В той эскападе не было ничего революционного… Так, небольшая передышка. Я всегда считал, что… как бы это поточнее выразиться… что в один прекрасный день я освобожусь, «сорвусь с поводка». Но ничего подобного не произошло. Так и не произошло. Я остался благоразумным, благовоспитанным и неинтересным. К чему я все это тебе рассказываю? С чего это вдруг так разболтался?

– Просто я спросила…

– Ладно… Хотя это не причина! Я еще не надоел тебе своими ностальгическими воспоминаниями?

– Да нет же, совсем наоборот, мне очень интересно…

* * *

На следующее утро я нашла на кухонном столе записку: «Я только на работу и обратно».

В кофейнике был свежесваренный кофе, перед камином, на подставке, лежало огромное полено.

Почему он не предупредил меня о своем отъезде?

Какой странный человек… Похож на рыбу… Вечно уворачивается и всегда выскальзывает из рук…

Я налила себе большую чашку кофе и выпила, стоя у кухонного окна. Смотрела на малиновок, суетившихся вокруг кусочков сала, которые девочки разложили накануне вечером на скамейке.

Солнце поднялось чуть выше изгороди.

Я ждала, когда дочки встанут. В доме было слишком тихо.

Хотелось курить. Вот идиотство, я бросила много лет назад! Бросила-то бросила, но жизнь есть жизнь… Вы проявляете чудеса стойкости, а потом однажды зимним утром плететесь по холоду четыре километра, чтобы купить пачку сигарет, или, например, любите мужчину, заводите с ним двоих детей и потом однажды зимним утром узнаете, что он от вас уходит, потому что полюбил другую. Говорит, что ему жаль, что он ошибся.

Как по телефону: «Извините, я ошибся номером».

Пожалуйста, пожалуйста…

Мыльный пузырь.

На улице ветрено. Я выхожу, чтобы убрать сало.

Вместе с дочками смотрю телевизор. Я подавлена. Герои их мультфильмов кажутся мне глупыми и капризными. Люси злится, мотает головой, просит меня замолчать. А мне хочется поболтать с ней о Кэнди.

В детстве я обожала Кэнди.