История

9. Между тем Андроник, которому так пламенно хотелось власти и которого надежды поддерживались частыми письмами, издалека прилетавшими к нему, как уже мной сказано, от знаменитых особ, получил, наконец, самые верные сведения обо всем, что делается во дворце, от дочери своей Марии, которая бежала к нему, гордясь быть дочерью такого отца. Приятные вести, которые он услышал от нее, подстрекнули его, как подстрекают шпоры бегового коня. Оставив пределы пафлагонские, он приходит в понтийскую Ираклию, а оттуда отправляется далее и всюду разного рода хитростями, притворством и изворотливым умом склоняет на свою сторону и привлекает всех, встречающихся на пути. Да и кто мог родиться таким твердокаменным или заковать свое сердце, как железную наковальню, чтобы не тронуться ручьями слез Андроника, чтобы не очароваться вкрадчивостью речей, которые лились у него, как мутный поток, и которые он расточал с такой же хитростью, как и увлекательностью, выставляя на вид ревность свою ко благу и притворно вступаясь за свободу царя? Впрочем, и протосеваст со своей стороны не оставлял этого совершенно без внимания, хотя и был человек крайне женоподобный. Он не только утро проводил в беспробудном сне, но и большую часть дня употреблял на то же и, чтобы вожделенный для других свет солнца не заставил его открыть свои глаза, завешивал спальню плотными занавесами и скрывался во тьме. Если надобно сказать всю правду, он любил ночные пирушки и разгонял ночной мрак искусственным светом, а когда солнце появлялось на востоке горизонта, подобно диким зверям, ложился в постель и укрывался от света коврами и покрывалами. Он занимался чисткой гнилых своих зубов, замазывал смолой те из них, которые искрошились от времени, был изнежен и ленив и при всем том умел привязать к себе большую часть тогдашних благороднейших мужей. В этом случае помогло ему и покровительство или, вернее сказать, непобедимое посредничество матери царя, которая своими светлыми взглядами, жемчужной белизной своего лица, любезным характером, открытой душой и очаровательной прелестью в речах привлекала к себе всех, точно цепью. Но большей частью он обольстил деньгами и усыпил дарами тех, которые считали для себя обидой занимать второе по нем место. Вот почему ни один из тех, кому поручено было противостать Андронику, не перешел на его сторону, несмотря на то, что Андроник явно уже достигал власти, никто не изменил протосевасту и не обольстился Андрониковой маской тираноненавистника. Так, Никея, главный и обширнейший город Вифинии, решительно не приняла Андроника, и Иоанн Дука, на которого была возложена ее охрана, остался непреклонным, несмотря на письма Андроника, в которых он громил доводами убедительнее осадных орудий и сильнее всякой стенобитной машины. Равным образом и великий доместик Иоанн Комнин, управлявший областью фракисийцев, не только заткнул уши от обольщений Андроника, но и посрамил его как тирана, приникнув к его словам, как бы к чистому и блестящему зеркалу, и заметив, что в них отражается Андроник, как многоличный Протей и тиран. Когда же Андроник приблизился к Тарсии и большая часть никомидийцев передалась на его сторону, против него выслан был с достаточными силами Андроник Ангел, которого сыновья Исаак и Алексей впоследствии заняли престол после Андроника. Ангел, вступив в бой с неприятелем около небольшой крепости Харакса, был блистательно разбит, хотя и имел дело не с равносильным войском и встретился не с воинственным противником, а сражался с каким-то скопцом, который набрал в свои ряды дрянных поселян и, кроме того, привел с собой часть пафлагонских воинов. Так как вслед за этим поражением он тотчас же бесславно возвратился в Константинополь, то от него потребовали возврата денег, которые были ему отпущены для военных издержек. Видя, что его подвергают отчету за то, что он, будто бы по дружбе к Андронику, не только не исправил дел, как надеялись, но привел их еще в худшее положение, Ангел по внушению сыновей, которых у него было шесть и все — люди с воинственным духом и с сильными мышцами, вздумал было укрепить и привести в оборонительное положение свой дом, находившийся в Екзокионии[83]

, и привлек к себе на помощь несколько граждан. Но так как сознавал, что он не в силах бороться с превосходным по числу царским войском и не в состоянии одолеть противников, то изменил свое намерение и решился бежать. Выведя из дома и взяв с собой шестерых сыновей и жену, он сел на корабль и отправился к Андронику, который, увидев Ангела, говорят, сказал при его приближении: «Се аз посылаю Ангела моего пред лицом твоим, иже уготовит путь твой пред тобою». Ободрившись прибытием двоюродного брата и видя успех в своем предприятии, Андроник покинул окольные дороги, оставил без внимания города Никею и Никомидию, не стал сворачивать туда или сюда, но пошел прямо и неуклонно по дороге, ведущей к Константинополю. Остановившись на ночлег в Певкиях — так называется одно место, лежащее выше Халкидона, — и поддерживая в продолжение целой той ночи множество сторожевых огней, не по нужде для бывшего с ним войска, а для того, чтобы представить его в преувеличенном виде, он до того увлек и привязал к себе византийцев, что они, оставив обычные дела, бросились смотреть на противоположный берег и, бродя по прибрежью и холмам города, знаками как бы тянули к себе еще вдали бывшего Андроника. Так-то шли дела у плешивого и седого Андроника!